— Выйдите всё… Кроме Броки, — прошептал я, прикрыв веки. — Хочу поговорить с ним наедине.
Я не видел — скорее почувствовал слабые вибрации воздуха. Это Ормар подчинился и увёл на улицу Халлварда и Птицеглаза. Когда дверь за ними затворилась, я пошевелил пальцами, зовя Броки подойти ближе.
— На хрена тебе это сдалось? — прохрипел я.
Броки тихо усмехнулся.
— Ты что, песен не слышал?
— Слышал. Но не слышал такой, где один дурак жертвует собой ради другого дурака.
— После того, как конунг убил твоего отца, многие нейды приняли его как правителя, но нашлись и те, кто ушли в леса. Моя семья была из таких. Мы не всегда только охотились, и мой отец когда–то жил в Маннстунне.
— Так вы мятежники?
— Отец. Мы–то не застали толком всего этого. Но у нас поют много песен о тех временах. И среди них есть одна… — Броки улыбнулся воспоминаниям. — Женщины поют, что однажды Химмелинги снова сядут на резной стул в чертоге родного Ригстеда. Что они будут править долго, и пока Химмелинги будут оберегать свой народ, Нейдланд будет процветать. Что однажды потомок Химмелингов найдёт последнюю, Сокрытую руну, и мы воссоединимся с богами.
Меня сотряс приступ кашля.
— Сказка, — отдышавшись, прохрипел я.
— Не сказка — пророчество. Много ведуний это видели в своих снах. Только все думали, что править будет потомок Сванхильд. Никто же не знал, что она не последняя из вашего рода.
— И ты готов пойти на смерть из–за песни? — удивился я.
— Ещё я обязан тебе жизнью, забыл?
Тут возразить было нечего. Броки поклялся мне жизнью, и я принял клятву. Но принял, даже не догадываясь, что придётся взимать долг так скоро.
— Я благодарен тебе… друг. Не уверен, что смог бы сделать для тебя то же самое.
Броки лишь пожал плечами.
— Таково моё полотно судьбы. Главное — Коли не пропадёт. Ладно, Хинрик, я пойду. Мне нужно всё объяснить брату и попрощаться.
Я молча кивнул — говорить не осталось сил. Едва Броки вышел из дома, я провалился в забытье.
* * *
Очнулся я от шума голосов и не сразу осознал, что лежал не на досках, а на земле. Над головой вместо потолка было темнеющее небо — день угасал. Судя по всему, мы были в лесу. Надо мной нависали ветви кустарников, по лицу и рукам ползали муравьи. Я хотел было смахнуть одного с щеки, но понял, что даже не мог пошевелить пальцами. Боль, как ни странно, была не такой мучительной, но во рту оставался горький привкус. Возможно, меня опоили дурманным напитком, пока я был в беспамятстве.
Надо мной склонился Конгерм.
