– Мессир? – напряженно напомнил о себе спутник Фабиуса, не понимая, что происходит.
Но сам мессир смотрел лишь на меня, словно не верил своим глазам и, пытаясь убедиться, касался кончиками пальцев моей щеки, ласкал скулу, трогал локон у виска. Не оборачиваясь, он глухо приказал:
– Людей убрать! – Затем нахмурился и глухо то ли упрекнул, то ли пожаловался: – Кассандра… живая… еще красивее, чем прежде, такая теплая, нежная, юная… Больше тысячи лет я прожил один, без тебя. Без любви и тепла. А ведь когда-то ты обещала, что мы будем вечность вместе, что ты только моя, что, захватив Совет, мы станем непобедимыми, самыми сильными. А потом бросила меня, оставила одного на тысячу лет одиночества.
Моя радость уступила место страху и непониманию: этот мужчина передо мной, вер, не просто матерый, он – бессмертный и явно принял меня за другую. Папа говорил, оборотень, проживший больше тысячи лет, практически неуязвим. Даже перед огнем. Только если голову оторвать, но кто же позволит лишить себя головы?!
– Меня зовут Мариза, – впервые за тринадцать лет я решилась произнести свое настоящее имя. – Я не…
И обернулась на слишком характерный звук. Дальше я во все глаза смотрела на истекающих кровью, мертвых Мартинеса, Себастьяна, свалившегося кулем у окна, и моего мучителя дона Луку, рухнувшего под стол, сложившись пополам. Таращилась на его труп и почему-то не испытывала удовлетворения, а ведь убийца моей семьи мертв. Еще и Себастьяна стало жалко до слез, он же безобидный как дворняга. Саллеса не жаль, нет, но, оказалось, что я совсем не готова к его смерти. Вот так, сразу, походя, прямо у меня под ногами… И облегчения нет, совсем нет чувства радости и свободы от мучителя. Нет мысли, что родные отомщены. Как же так? Ведь я столько лет мечтала увидеть смерть и мучения Кровавого Дона, но исполнившаяся мечта не избавила от боли и страха.
– Моя Кассандра, моя волчица, моя идеальная пара… – шептал словно загипнотизированный Фабиус, игнорируя мои слова и происходящее вокруг.
Он вынудил меня повернуть голову к нему, приласкал мою щеку, коснулся губ, его глаза горели совершенно нездоровым желанием и похотью, но в этот момент его пальцы спустились к моей шее, к ошейнику и цепи, которой я была прикована к стене.
Сначала вер не поверил себе, намотал цепь на кулак, дернул, я вскрикнула от боли в горле, приподнимаясь на цыпочки, ошейник жестко душил меня. А потом вер сорвался – дернул цепь вверх и прорычал мне в лицо:
