— А такой большой срок отсутствия связи вас не настораживает?
— Идет война, коммуникации могут быть разрушены диверсионными подразделения противника.
— Нет никакой войны, — устало произнес я, отчетливо понимая, что это хоть и какая-то там личностная матрица, но свои ограничения всё-же имеет. Хотя скорее всего там зашито на программном уровне подчинение лишь распоряжениям от этого самого центрального мозга и никак иначе.
— Последний приказ поступивший тысячу семнадцать лет, шесть месяцев и двадцать два дня назад, был поднять гарнизоны провинции по боевой тревоге для отражения нападения противника. Других приказов от верховного командования не поступало. — Тон моего призрачного собеседника внезапно явственно похолодел, — Империя всё-ещё находится в состоянии войны и попытка убедить меня в обратном будет расцениваться как акт измены с последующим рассмотрением военно-полевым судом.
Внезапно остальные четверо голограмм встали, как один пристально уставившись на меня.
Стало как то не по себе. В военное время в любой стране за измену положена смертная казнь, тут обольщаться не стоило, поэтому ничего не оставалось, как сообщить, что никоим образом я приказы сверху не оспариваю. Однако, я постарался снова указать на нестыковки связанные со мной.
— Но если нет приказа и визы, значит, что и никакого нарушения не было с моей стороны — освободите кольцо.
— Нет, — упрямо отрубила гадская личностная матрица старшего комиссара, — без сведений о сроке и проступке, не имеем права.
— И что мне теперь до самой смерти под этим взысканием ходить?
Тут голограмма снова задумалась, затем произнесла глядя куда-то в пространство, — Глава седьмая, параграф тридцать второй. Во время боевых действий дисциплинарное взыскание может быть снято непосредственным командиром военнослужащего если таковое невозможно по тем или иным причинам лицом вынесшим взыскание, и военнослужащий своими действиями искупил проступок.
— Ну вот, — обрадовался я, — можете же.
Переглянувшись с другими голограммами, которые, кстати, тут же сели обратно, стоило прекратить разговор о измене, старший комиссар посмотрел на меня и торжественно произнес, — Комиссар третьего ранга, Ширяев, Павел Алексеевич, приказом двести двадцать один временного командования центрального пункта обороны Южных провинций, вы включены в состав гарнизона.
— Отлично, — кивнул я и снова вытянул вперед руку, — снимите.
— Нет, — тут же последовал ответ и я с шумом выдохнув и посмотрев в этот раз в потолок, снова переспросил:
