— Вот, Гид, мой бедный папочка так и не дожил до ста лет.
В ту ночь она чуть не свихнулась.
А я окончательно утратил уважение к Эдди Уайту. Наверное, он просто боялся мертвецов. Как бы там ни было, он послал к нам на машине своего дружка с сообщением о происшествии. Папа уже спал, я не стал его будить. Оставил ему записку на кухонном столё, чтоб утром он ее увидел. Потом оседлал лошадь и помчался, а когда я туда добрался, Эдди со своим дружком собирались восвояси. Уж не знаю, куда они так спешили, но все равно — бросили Молли одну с мертвым папашей, а этому, будь ты как угодно пьян, — оправдания нет. Я нашел ее на кухне, она надрывно рыдала, даже не зная, что Эдди уехал. Тело старика лежало на кровати в спальне, накрытое пледом. Про Эдди я не сказал ни слова, и она тоже — наверное, просто забыла, что он тут был.
Она все хотела что-то сделать для покойного, например, обмыть его. Но не желала входить в его комнату вместе со мной, а я не хотел пускать ее туда одну, чтобы она опять не разрыдалась. Я заставил ее выпить кофе, вытер ей лицо полотенцем, а потом мы помыли посуду. Посуды накопилось много, видно, она кормила ужином Эдди и его приятеля. Уборка ее чуть-чуть успокоила. Когда мы привели кухню в порядок, я велел ей держать лампу, а сам попытался выпрямить тело старика. Выглядел он ужасно, а я понятия не имел, что и как нужно делать. Стащил с него сапоги, обтер его, уложил и прикрыл поаккуратней. Напрасно Молли пришла со мной — ей стало дурно. Ее стошнило прямо в спальне, а потом я отволок ее в уборную и держал ее голову, пока желудок не освободился совсем. Она была бледна, ее колотило. В спальне я помог ей раздеться, натянул на нее ночную рубашку и уложил в постель. Пока я наводил порядок в уборной и другой спальне, она все плакала. Потом я притушил лампу на кухонном столе и лег с нею рядом. Она думала, что кто-нибудь может прийти, например, Эдди, ей казалось, что он поехал куда-то, чтоб сообщить о смерти старика. Я-то не верил, что он сообщит хоть кому-нибудь, и так оно и случилось.
— Что мне делать, Гид? — говорила она. — Ты же знаешь, без папы мне не прожить.
— Успокойся, милая, — отвечал я. — Давай я тебя крепко-крепко обниму. Давай немного помолчим.
С полчаса ее глаза были широко раскрыты, вся она была напряжена, но потом согрелась, расслабилась и уснула. Я пролежал без сна всю ночь, обнимая ее, а она не пошевелилась до самого утра. Когда посветлело и ока проснулась, я по-прежнему обнимал ее. Момент, в который она вспомнила о том, что случилось, я уловил совершенно ясно и испугался, что она снова раскиснет. Только ничего такого не произошло. Она очень серьезно поцеловала меня, потом встала и прибрала волосы. Она так и не заплакала, пока не приехал мой папа и не стал собираться остальной народ.
