Нам с Джонни показалось, что попали мы в довольно странную семейку. Но два других ковбоя — Эд и Малонус — вот они-то были твердо убеждены, что хозяева у них с придурью. Они так обрадовались появлению новых помощников, которые не имели отношения к семье, что чуть нас не расцеловали.
Наутро старик спросил меня, в самом ли деле я берусь объезжать мустангов. За доллар каждого, как и договаривались, ответил я.
— Ну, и скольких ты обкатаешь за день? — спросил он.
— Часам к трем — всех. Осталось только восемнадцать, — сказал я. — На одном я ездил вчера.
Не поверил, похоже. Отослал куда-то Джонни, своих парней и ковбоев, а сам целый день крутился возле конюшни, работая что-то по мелочи, а краем глаза присматривая за мной.
А мне было все равно. В то утро я был в ударе. Даже холод меня не брал. Я приготовил крепкие удила и направился к мустангам. К обеду я справился с шестью, а еще с шестеркой — за следующие три часа. Я даже оседлал по второму разу тех, кто оказался слабым учеником, и проехался на них заново, чтобы старик не платил денег зря. К тому времени он уже сидел на заборе. Держу пари, за день он сжевал целую пачку табака. Я закончил и отпустил лошадей пастись, и он отправился в дом, не сказав ни слова. Мне было все равно. Лошади сбрасывали меня семь раз, я закоченел, все у меня болело, но чувствовал я себя на миллион долларов. Наверное, я мог бы объездить и пятьдесят лошадей, но только пусть бы кто-нибудь их для меня седлал.
Вечером старик учудил. Он взял да и заплатил мне за ужином.
— Мать, ради Бога, — сказал он. — Вели этим парням замолчать.
Хотя они и так молчали.
— Я хочу, чтобы вы все слушали, — сказал он. — Вот парень, который умеет работать по-настоящему. Сегодня он объездил восемнадцать лошадей. Я сам видел. И еще одну — вчера.
Я смутился. Старик встал, проковылял в спальню и принес оттуда мешок, в котором побрякивал металл.
— Я плачу тебе прямо сейчас, — сказал он. — Пусть это раззадорит моих парней.
И он отсчитал мне девятнадцать долларов серебром. В комнате слышался только звон монет. Даже когда я клал деньги в карман, все молчали как рыбы. Позже Эд рассказал мне, что своим парням старик вообще никогда не платил, только давал им по доллару на Рождество. Я не сильно этому удивился. Мистер Гринсом — не первый скупердяй, которого я встречал.
Неделю мы поработали на славу, легко поладив с другими работниками.
А потом Гринсом послал нас на большое пастбище поискать больных телок — вот и вся работа, которая для нас имелась. И тут я решил, что с меня довольно. Я натянул поводья и остановился.
