Пришла, наконец, жена, двигаясь в темноте и дыша так, что он сразу угадал ее взволнованность чем-то.
— Ты не спишь? — спросила она.
— Нет, — ответил он и почувствовал, как глухо и странно прозвучал его голос.
— Что я сейчас видела! Никогда бы раньше не подумала! — возбужденным голосом принялась рассказывать жена, укладываясь на кровать с края. — Представляешь, мышь, оказывается, пьет молоко!
— Где ты это видела? — спросил он.
— Только что на веранде, — продолжала рассказывать жена. — Иду и, представляешь, слышу, как на столе брякнула крышка. А там у меня молоко стоит в кувшине, накрытое консервной крышкой. Кувшин поставила в холодную воду, в алюминиевую кастрюлю, — излагала она подробности. — Включаю свет и что же вижу? Мышка забралась на ручку кастрюли, встала на задние лапки, столкнула консервную крышку и пьет молоко! Ты можешь себе представить такое!
— Почему бы мышке не попить молока? — улыбнувшись, сказал он.
— Нет, а что я с этим молоком буду делать?.. Я включаю свет, а она голову нагнула и через край дует молоко! Обернулась, посмотрела на меня — и шмыг, сразу исчезла с глаз, как будто ее и не было!
— Я вижу, мыши стали для тебя большой проблемой, бедняжка, — сказал он, целуя ее в плечо.
— Да, тебе хорошо смеяться, а я их так боюсь. Тебя здесь нет, я лежу одна и слушаю, как они скребут, скребут и бегают за обоями. Иногда почти всю ночь не сплю, лежу, слушаю, думаю.
— О чем же ты думаешь всю ночь? Ну-ка расскажи мужу, о чем думаешь по ночам, когда его дома нет?
— Могу и рассказать. Например, о том, как они сползают вниз за обоями — хвостиками вниз или хвостиками вверх?..
Он был счастлив так бездонно, неохватно, невыносимо, как и ожидал, надеялся, желал весь долгий день. Смысл его существования почти исчерпывался этим счастьем, заключенным внутри его, как некая серебристая плазма. Но то и дело отвлекали его счастливое внимание знаки и звуки внешнего мира. То сова вскрикивала за окном, то мыши шуршали за обоями, то богатырски всхрапывала за стеною хозяйка.
И представился ему птичий голосок, настойчиво просивший у Дмитрия крючок; и вспомнилось странное видение ясным днем, в мгновенье сна, когда он нечаянно уснул на лугу. Он еще никогда не видел смерти, не знал войны, из оружия стрелял только по мишеням. Поэтому вся его жизнь, тихо растворяясь в этот миг во сне, вдруг всплыла на плавных волнах и двинулась вниз по какой-то туманной реке, которой не было конца. Утонуть в этой реке и значило умереть, но это невозможно, потому что он весь легок, упруг и невесом, как полет ласточки, — и давно уже не плывет по волнам, а летит над ними.
