Я приказал полковнику Эли Геве прорваться к высоте Махмие, господствующей над подступами к ливанской столице. Его силы шли по трудной гористой дороге, и несколько танков перевернулось. В этом тоже обвинили меня. Чтобы не терять из виду своих флангов, я задержался на одной из возвышенностей. Потом „доброжелатели“ утверждали, что я не находился в авангарде своих войск.
Дальше пошла уж совсем какая-то фантасмагория. Бригадный генерал Амос Ярон попытался выйти через Дамур к Бейруту. И застрял. И тогда командующий фронтом Януш Бен-Галь приказал мне передать в его распоряжение полк Гевы.
Наступление Гевы, развивавшееся вначале успешно, было приостановлено в пригороде Бейрута. Гева, потерявший с десяток танков, приказал отступить.
Услышав по рации голос Януша, я уже не ждал ничего хорошего.
— Вышли полк Д. на помощь Геве, — последовал приказ.
— Хорошо, — ответил я. — Но передай мне руководство боем.
— Нет, — сказал командующий. — У тебя другая задача. Короче, меня ощипали, как артишок. Пойди докажи теперь, что ты не верблюд…»
Бедный наивный Дон-Кихот! Ему и невдомек, что прояви он меньше гуманности в Сидоне, и артишок остался бы цел…
* * *
После Ливанской войны многое переменилось в армии. Ушел Рафуль. Высший командный пост получил Дан Шомрон, аккуратный исполнительный офицер. В глубине души Кахалани сомневался в оправданности этого назначения. Шомрон в его глазах не был ни героем, ни стратегом. Он был хорош, лишь когда занимался канцелярской работой. И еще он неплохо владел компьютерной техникой. Ореол Энтеббе, окружавший его имя, принадлежал, в сущности, Йони Нетаньягу.
Кахалани и Шомрон издавна относились друг к другу с завуалированной неприязнью.
Став начальником генштаба, Шомрон вызвал бригадного генерала Авигдора Кахалани и разъяснил ему, в чем отныне будут заключаться его обязанности.
— Могу я рассчитывать на получение звания генерал-майора? — прямо спросил Кахалани. Шомрон пожал плечами и, не глядя на него, сухо ответил:
— Этот вопрос будет решаться через полтора-два месяца.
Спустя полгода Кахалани вновь явился к начальнику генштаба. Шомрон был преувеличенно любезен.
— Сейчас о твоем повышении нечего и говорить, — сказал он и улыбнулся. — У нас теперь другие критерии, и тебе придется запастись терпением.
Глядя ему в глаза, Кахалани спросил:
— В генштабе изменилось мнение обо мне? Я не справляюсь со своими обязанностями?
— Ну что ты, — поспешно ответил Шомрон. И после паузы добавил: — Надеюсь, вопрос о твоем повышении решится в течение года.
