Он помедлил и, взглянув на меня, добавил: — Это сделает Гади.
— Нет, — сказал я.
— Докажи, что ты мужик, — настаивал Меир. — К тому же, если я когда-нибудь прикажу тебе бесшумно снять часового, что ты будешь делать?
— Тогда выполню приказ, а сейчас в этом нет необходимости, — резко возразил я.
Меир шагнул ко мне, но тут вмешался наш новичок, искавший случая всем доказать, что он „мужик“.
— Да ладно, — небрежно бросил он, — я это сделаю.
И он это сделал. Отвел всех троих в сторону и…
Я слышал их хрипение и всю ночь не мог заснуть.
Не сомкнул глаз и „мужик“. До рассвета беспрерывно курил и маялся».
Таких случаев было много.
Были ли у Меира угрызения совести?
Никогда.
Он и сегодня убежден, что все делал правильно.
Однажды он сказал: «Пулей убить легко. Каждый дурак может. А за ножи берутся настоящие мужчины».
Интересно, сказал бы он это, если бы знал, что за ножи возьмутся боевики интифады?
* * *
Ни к кому Меир не был привязан так, как к сестре Шошане. Она была частью его души. Он говорил потом, что что-то навсегда умерло в нем с ее смертью. И много времени спустя, чудом вырвавшись из мира, в котором не было ни надежд, ни желаний, вложив остаток душевных и физических сил в создание ранчо в Нижней Галилее, он назвал его именем сестры.
Случилось это в феврале 1955 года. Шошана, уже получившая повестку о мобилизации на действительную службу, решила пойти со своим другом Одедом в небольшой поход. Ей хотелось пройти в Иерусалим через Эйн-Геди и Иудейскую пустыню.
Шошана не меньше Меира любила такие скитания.
— Это в последний раз, — сказала она матери.
Судьба придала страшный смысл ее словам.
Шошану и Одеда убили бедуины из племени Азазма.
Лишь через три месяца обнаружили их тела, брошенные в высохший колодец.
Потрясение оказалось чрезмерным даже для железных нервов Меира. Он плакал, но никто не видел его слез. Через несколько дней после трагического известия Меир, как всегда спокойный и подтянутый, явился к Шарону.
— Арик, — сказал он, — я требую ответной операции. Не только потому, что погибла моя сестра. Убиты двое израильтян. Вспомни, сколько раз наш отряд реагировал в прошлом на подобные вещи.
— Да, — ответил Шарон, помедлив, — но сейчас не время. Ведется сложная политическая игра. Старик не разрешает нам действовать. Потерпи.
— Тогда я сделаю это сам, — произнес Меир.
Шарон обратился к начальнику генштаба. Выслушав его, Даян сказал:
— Разрешение на операцию дать не могу. Ты ко мне не обращался, а Хар-Цион не обращался к тебе. И передай Меиру, чтобы был осторожен. Я не хочу его потерять.
