Бен-Гурион не рискнул принять эти условия.
В этот же период Тальмон женится на Ирене, и начинается самый счастливый период в его жизни. Рождаются обожаемые дочки, книги выходят одна за другой и пользуются неизменным успехом.
Его стиль становится строже и напоминает теперь готический собор своим величественным парением. Его преподавательская слава ширится и растет. Чтобы попасть на его лекцию, нужно прийти за несколько часов до ее начала. Тальмон становится арбитром в интеллектуальных спорах, символом переживаемого Израилем духовного ренессанса.
Когда грянула Шестидневная война, Тальмон оказался в числе тех немногих, кого не опьянила победа, превратившая Израиль в имперское государство. Народ ликовал. Правительство почивало на лаврах.
Среди всеобщей эйфории лишь Тальмон, предвидя грядущие беды, бил тревогу. Он понимал, на какой зыбкой основе покоится столь внезапно обретенное имперское величие. Страх за судьбу государства лишил его сна и покоя.
«Не играйте с огнем, — призывал он правительство, — не вносите в дом демографическую бомбу. Территории необходимо вернуть прежде, чем они отравят трупным ядом национальный организм».
Знаменитый историк уподобился рыцарю из Ламанчи, с безрассудной отвагой атаковавшему ветряные мельницы. Его популярность стала стремительно падать. Впервые увидел он пустые места в своей аудитории. Впервые почувствовал, как тяжело выносить улюлюканье враждебной прессы. Но он стоял на своем, как когда-то Мартин Лютер, неистовый монах, один из персонажей исследованной Тальмоном исторической мистерии.
Тальмон писал статьи и письма. Звонил Голде Меир, беседовал с Рабином. Предупреждал, заклинал и доказывал.
Лидеры государства жалостливо пожимали плечами. Мол, куда он лезет, этот историк. Занимался бы своими байками и не морочил всем голову. Дальше всех пошел Моше Даян, решивший поставить на место этого учителишку, рвущегося в спасители нации. То есть претендующего на место, по праву принадлежащее ему, Даяну. В одном из своих публичных выступлений министр обороны сказал, презрительно кривя рот:
— Не бойся, червячок Яаков Тальмон, ползающий по вспаханной нами благодатной почве. Народ сумеет отстоять свои завоевания.
Война Судного дня подтвердила худшие опасения Тальмона. Но он уже чувствовал себя усталым и разбитым. Последовавшие один за другим два сердечных приступа он воспринял как настойчивый стук в дверь той гостьи, которая рано или поздно приходит к каждому.
