После сего холения мыльщик помог бургомистру снять одежды прекрасных ярких тканей. Освободил его от сорочки и туфель. Затем направил шаг к высокому чану. Бургомистр ступал следом, колыхаясь чревом и задом. Был он невысок, но мясист, так что короткость членов искупалась обширностью торса.
– Вода, мессир, погрета до теплого, ради вашего приятства, – поклонился мыльщик. – Милые девы развлекут вас во время омовения, – прибавил он, указав на трех отроковиц.
На них были длинные прозрачные сорочки. Тонкая ткань, влажная от пара, облегала крутые изгибы и заманчивые груди. Они потрясали вениками, коими натирали посетителям спины.
– Мойтесь, мессир, – продолжил мыльщик, – а ежели вас терзает голод, мы поднесем на доске скромную снедь. Что вас прельстит? Солонина, колбасы, сало, ветчины? Или рыбы сушеные?
Но бургомистр не внимал его речам. Он с подозрительностью осматривал чан.
– Вода-то у вас не чиста! – произнес он.
Хозяин помрачнел. Бургомистр усомнился в порядочности его заведения.
– Вода не чиста?! – воскликнул он. – Лишь пятеро омылись в ней прежде вас. Взгляните сами: и двадцати блох не будет!
Неуступчивый Бургомистр задрал подбородок. Чтобы ступил он в воду после низшего чином – не бывать тому.
Пришлось мыльщику смириться. Он вышел наружу и зазвонил в колокол, дабы призвать воду.
Мы же покамест можем обозреть город. Гамельн походил на чугунок. То было обширное круглое селение с высокими стенами, до краев полное бурлением разного люда. В каждом колене узких и многоизгибных улиц – заторы из повозок, всё кишело лавками да мастерскими.
Стоял шум и гам.
Суконщики, кондитеры, ткачи, стекольщики и сапожники зазывали прохожих с порогов. Их гомон перекрывался натужным ором уличного торга, отловщиков собак, продатчиков кошачьих кож. К тому мешалась болтовня простолюдинов, простолюдинок и их простолюдинчиков, кои с зарей покидали свои лачуги, дабы потолковать под чистым небом.
Вдруг общий гвалт рассек звонкий и ладный напев. То была песнь водоносов. Мыльщик опорожнил чан наполовину и раздул угли. Водонос выплеснул внутрь два больших ведра чистой воды. Лишь тогда бургомистр изволил в него окунуться. Он ввергнул тело свое в воду, довольно воздохнул и воскликнул:
– И где ж моя доска со снедью? А ну отвечай!
Покинув мыльню, водонос уширил шаг. Но вглядимся пристальней: так и есть, то не водонос – пред нами водоноска. Вот ведь! Острый же нужен глаз, чтобы углядеть отроковицу под лохмотьями холстины, коими укрыто ее тело!
