– Вот оно как! Ну имечко! Прямо тебе под стать. Отвели сестры душу на крестинах! – всё хохотала Мирелла.
– Это святой покровитель детей и обмороженных, – прибавил он.
– Верю-верю. Ну а коли я буду звать тебя Паном? Как тебе?
Мальчик поднял взор. «Пан» звучало славно.
– И полно хмуриться, мне сестры тоже имечко дали то еще, когда нашли, – добавила водоноска. – Назвали меня Резхен[2].
– Резхен? – подивился Пан. – Почему?
Смех водоноски тут же смолк.
– Зови меня Мирелла, и довольно с тебя, – отрезала она. – Это имя я сама себе дала, и все знают меня так.
Пан усердно закивал.
Мирелла оглядела мальчонку. Член магистрата выбрал его из всего беспризорного выводка. Он взял того, у кого спина пряма и ноги равны в длине. Помимо же сих двух достоинств Пан не мог похвастать ни ростом, ни крепостью. Тяжек будет ему водоносный труд в первые месяцы.
– Ну, довольно трепу, пора! – заключила она. – Ступай за мной.
На ходу она объяснила:
– Ты вместо Конрада будешь. Он ушел, потому как отработал свои десять лет. Дальше уж может на себя. Повезло ему: кузнец в подручные взял.
– Значит, мне с сего дня работать десять лет? Десять лет носить воду?
– Так и есть. Годов тебе сколько?
– Не знаю.
Мирелла оглянула его навскид.
– Лет десять тебе, пожалуй, на мой глаз.
– Ну да, – согласился Пан, довольный круглостью числа.
– А теперь сочтем-ка. Бросить водоносный труд ты сможешь, когда будет тебе…
Мирелла свела брови и крепко задумалась. Уста ее шевелились, пока ум силился припомнить цифры.
Пан же отважно взялся было считать на пальцах, однако скоро их перестало хватать, и числа в голове его спутались в клубок.
– Когда будет тебе тридцать лет! – воскликнула Мирелла под конец. – Погоди, больно уж много выходит. Как знать, сносят ли тебя так долго ноги. Начнем-ка сызнова. Надобно взять десяток да еще десяток добавить…
Вновь нахмурились брови.
– Ну вот, – заключила она, – пойдешь на волю в двадцать лет.
Пан, разинув рот, потрясенно кивнул. Его впечатлили и названные лета, столь отдаленные и недостижимые, и счетные дарования Миреллы.
– Ну а тебе? – спросил Пан. – Сколько осталось лет?
На сей вопрос у Миреллы ответ был готов. На водоношество она заступила в восемь. И с первого же дня стала насекать на стене метки, там, где спала. Так она в каждый вечер причисляла еще один пережитый день.
– Я уже семь лет воду ношу, – сказала она.
В сей миг, что очень впору и нашему сказу, Пан и Мирелла кончили разговор, ибо подошли к бургомистрову дому. Мирелла обогнула его со двора и постучала в низенькую заднюю дверь.
