По дороге к Черному морю Ланглет и его попутчик Эрик Этзель (1868–1954), впоследствии председатель Стокгольмского союза эсперантистов, остановились на несколько дней в Москве. Они осматривали достопримечательности в компании некоего Пучковского250. Среди его друзей-эсперантистов был толстовец Иван Трегубов (1858–1931)251. Однажды вечером в начале июня 1895 года вместе с Трегубовым, Пучковским и еще несколькими русскими друзьями Ланглет и Этзель нанесли визит Толстому252. Ланглет был хорошо знаком с религиозными трудами Толстого и знал о его положительном отношении к эсперанто253.
Толстой принял молодых людей на террасе дома в Хамовниках. Ланглет обратился к Толстому на эсперанто, тот все понял, но продолжить разговор на эсперанто не смог, предложив вместо него немецкий или французский. Из самовара разлили в чашки чай, и беседа началась. Гости слушали слова Толстого, «столь убедительные в их чистой прозрачности, столь доказательные в их безупречной логике и столь трогательные в их бесконечной любви к людям и кажущейся неисполнимости требований»254. «Мы должны найти место для любви к Господу и людям, – увещевал Толстой юных посетителей. – Мы должны работать, чтобы это место было больше, чем мы когда-либо надеялись, – мы должны работать ради идеала, даже если он кажется нам недостижимым»255. Но тут есть конфликт, Толстой проиллюстрировал его как параллелограмм сил: любовь к Богу (идеал, утопия) это одна сила, а жизнь для себя – другая. Впрочем, признавал Толстой, земная жизнь такова, что человеку чаще всего приходится выбирать средний путь. Ланглет увлеченно слушал: конфликт был ему известен.
Толстой поинтересовался, куда шведы направляются. Ланглет ответил, что сначала в Полтаву навестить могилы своих «братьев», то есть могилы шведских солдат. Толстой возразил: могилы есть повсюду, в Москве тоже, и нет никакой причины выбирать могилы именно соотечественников, «ибо все люди в равной степени братья»256. Мыслящий христианин не должен обращать внимание на такой пустяк, как национальное чувство. Но что касается Северной войны, то тут у Толстого были собственные резоны. Если выбирать между Петром Великим и Карлом XII, то симпатии Толстого были полностью на стороне шведского короля. Речь шла не о военных преимуществах, а о личных качествах. Карл XII стремился к хорошей, нравственной жизни и работал над самосовершенствованием, чего, по-видимому, нельзя сказать о его русском коллеге
