Геринг описывал все эти события настолько взволнованно и страстно, что не было сомнений в том, как мучительно переживал он такой удар но своему самолюбию. Его лояльность и преданность фюреру становилась все более сомнительной.
— И йотом, знаете, он додумался до того, что приказал арестовать меня и убить, — рычал Геринг.
— Вероятно, вы попали под подозрение в участии в заговоре 20 июля, — высказал я предположение. — Может, Борман подал ему такую идею.
Геринг очень странно взглянул на меня, и ответ его прозвучал подозрительно быстро, было видно, что подобные идеи не раз приходили ему в голову.
— Да, а почти уверен, что в конце концов именно так все и было. Но я до сих пор не могу взять в толк, как это он смог пойти на организацию таких массовых убийств. Я постоянно размышляю об этом — это для меня сродни какой-то головоломке… все, связанное с этим!
Геринг принялся расхаживать по камере, прижимая кулаки ко лбу, будто в попытке что-то вдолбить себе в голову — на мой взгляд, он чуток переборщил с театральностью.
— Но он, несомненно, был способен на немалую жестокость — это доказывает устроенная Рему кровавая баня, — сказал я.
При упоминании Рема Геринг буквально взорвался:
— Рем! Только не напоминайте мне об этой свинье, этом поганом педерасте! Это был гнойник, извращенец из этих кровожадных революционеров! Они ответственны за то, что на первом этапе партия представляла собой сборище подонков — они творили чудовищные оргии, избивали евреев на улицах и высаживали стекла витрин! Уже в самом начале они пошли на то, на что после нас вынудила пойти только война. Они устроили нам действо — настоящую кровавую революцию! Они стремились изничтожить весь офицерский корпус, все партийное руководство и, естественно, всех евреев — всем устроить невиданную резню! Что же за свора бандитов-извращенцев были эти СА! И чертовски здорово, что я их всех смел с дороги, а не то они бы нас всех прикончили!
И на смену спавшей маске бравады неунывающего оптимиста наружу вылезла бандитская натура, которую не в силах были затушевать ни галифе, ни блуза, ни домашние туфли, в которых Геринг с горящими от возбуждения глазами, яростно жестикулируя, мерил шагами камеру.
— Я с ними не церемонился! Я пошел к этому гауптману из СА и спросил: «Оружие какое-нибудь есть?» «Нет, нет, герр шеф полиции, — ответила мне эта свинья, — ничего, кроме вот этого пистолета, на который вы лично выдали мне разрешение». А потом я обнаруживаю в подвале целый арсенал, численностью больше, чем арсенал всей прусской полиции! Я приказал своим людям вытащить этого типа и расстрелять. Это же была банда головорезов! Я же предотвратил катастрофу!
