Ухмылка превратилась в самодовольный смех. Штрейхер продолжал:
— Я тоже такого мнения на этот счет. Но, разумеется, я такого никогда не утверждал в своих пропагандистских целях… Я говорил вот что: «Подумайте, христиане, над тем, что евреи заявляют о непорочном зачатии!»
И тут Штрейхер ехидным смешком воздал хвалу своей хитрой проницательности. Естественно, он снова затронул тему обрезания.
— Обрезание было поразительной, гениальной идеей в истории! Вы только представьте себе! И они при этом преследовали не только гигиенические и тому подобные цели, в этом можете быть уверены! Речь шла о сохранении расистского сознания! «Вы обязаны никогда не забывать, что вы — иудеи, дело которых зачинать иудеев-детей в чреве только иудеек!» Помните, что об обрезании говорил Гейне? Он говорил, что можно упразднить крещение, но не обрезание. Дьявольщина, не правда ли?
Больше четверти часа этих проповедей извращенца нормальному человеку не выдержать — их тема всегда одна: мировое еврейство и обрезание, служащие Штрейхеру для перенесения своего непотребства на антисемитизм, придавая последнему откровенно порнографический характер, официализированный и канонизированный в единственной стране мира — в Германии.
Камера Франка. Медленно, но верно готовность Франка к страстному обвинению нацизма и признанию своей сопричастности тает на глазах, обнаруживая его прежнюю слабохарактерность, ту, что в свое время подтолкнула его к вступлению в нацистское движение.
— Я спрашиваю себя, — говорил он, словно размышляя вслух, когда наша беседа достигла точки непринужденности, — что именно требуется сейчас от меня? Выразить в своем последнем слове точку зрения остальных или же заклеймить их позором, подтолкнуть к разверстой могиле? Не так-то просто дать на это ответ.
Я не скрывал своего изумления сомнениями Франка в виновности Гитлера и всей нацистской системы и том позоре, который по их милости переживает сейчас Германия, о чем он столько говорил. И привел ему его же высказывание после увиденного им фильма о зверствах нацистов.
— Нет, нет, этого я не забыл! — поспешил заверить меня Франк. — Поверьте, все это потрясло меня до глубины души! Такого мне ни за что не забыть! Но уйти нужно достойно. Разве могу я взять да предать своих товарищей? Не знаю. Нет, правда, я так легко поддаюсь чужому влиянию — так быстро реагирую на то, что происходит в моем окружении.
Угадав мои мысли, Франк добавил:
— Я заметил, что вы уже не беседуете с нами подолгу, а только наблюдаете. Это куда лучше. Все равно вы сделаете для себя выводы и так.
