Мегрэ смотрел на нее и удивлялся, сколько непосредственности пробивается сквозь ее рисовку. В сущности, ее брат и она были лишь взрослыми детьми. Под предлогом психологических исследований, охоты за человеческими документами Антуан искал острых ощущений.
— Ваш брат сохранял записи?
— У него в комнате лежат десятки кассет; все они тщательно пронумерованы и занесены в каталог, который он постоянно вел.
— Кто-нибудь их трогал после… после его смерти?
— Нет.
— Тело у вас дома?
— Брат лежит в маленькой гостиной, которую мы называем маминой. Другая гостиная слишком велика. Подъезд завешен черным крепом. Все это очень мрачно. В наше время это уже ни к чему, вы не находите?
— Что вы хотели мне рассказать?
— Ничего. Что он рисковал… Что встречался с разными людьми… Не знаю, разговаривал ли он с ними, были ли у него знакомые в этой среде…
— Он был вооружен?
— Странно, что вы спросили об этом.
— Почему?
— Он добился, чтобы папа отдал ему один из своих револьверов. Держал его у себя в комнате. А недавно заявил мне: «Хорошо, что мне скоро двадцать один. Получу разрешение на оружие. Принимая во внимание характер исследований, которыми я занимаюсь…»
Все это делало сцену на улице Попенкур еще более трагической и в то же время нереальной. Взрослый мальчик. Убежден, что изучает живых людей, записывая в кафе и ресторанах обрывки разговоров. Тщательно нумерует свои находки, заносит их в каталог.
— Надо бы прийти послушать его записи. Вы их когда-нибудь слышали?
— Он никому их не проигрывал. Лишь однажды мне показалось, что у него в комнате рыдает женщина. Я пошла посмотреть. Он был один — слушал какую-то запись. У вас больше нет ко мне вопросов?
— Пока нет. Я, видимо, зайду к вам завтра. Проститься приходят многие?
— Идут без конца. Ну, ладно! Я хотела быть вам полезной…
— Возможно, ваше посещение полезнее, чем кажется на первый взгляд. Благодарю, что пришли.
Он проводил ее до двери и подал руку. Она радостно пожала ее.
— До свидания, господин Мегрэ. Не забудьте: вы обещали, что я прослушаю записи вместе с вами.
Комиссар ничего не обещал, но предпочел не спорить. Где он был, когда ему передали ее карточку? Спускался от следователя. «Кино», — брюзгливо подумал он. Он продолжал брюзжать почти весь вечер и часть ночи. На улице де Соссэ работали действительно, как в кино.
В половине восьмого Люкас доложил по телефону, что рамочный мастер опустил ставни и забрал застекленную дверь щитом. Чуть позже пошел обедать в свой ресторан. Словно чтобы подышать воздухом, пешком обогнул квартал, дошел до площади Бастилии, купил в киоске несколько журналов и вернулся домой.
