Дома никакого портного я не обнаружил. Устроился поудобнее и начал читать диссертацию о Евдокии [3], однако время от времени меня отвлекал шум – громкий, но отдаленный. Наконец до меня дошло, что кто-то стоял у старинной кованой решетки, которая, как и входная дверь, была заперта. Я стал кричать через сад этому человеку, что войти нужно с заднего хода, но из-за дождя он просто ничего не мог разобрать. Весь дом встал с ног на голову, дверь наконец открыли, и ко мне в комнату вошел старичок со свертком. Дело было в половине седьмого – уже пора было одеваться и собираться на выход, ведь я живу довольно далеко. Посыльный приносит мои вещи, я примеряю – они подходят. И тут происходит знаменательное событие: он вручает счет, я вежливо его принимаю, но он хочет, чтобы я оплатил его на месте! Пораженный, я стараюсь объяснить, что с наемным сотрудником иметь дела не буду, а заплачу только самому портному. Тот упорствует. Я хватаю вещи и начинаю их надевать. Он тоже хватает вещи и мешает мне их надевать. Удивительная сцена: я в одной рубашке сражаюсь за то, чтобы надеть новые брюки.
Проявляю благородство, ограничиваясь сдержанными угрозами. Проклиная портного и его помощника, мечтаю о мести. Тем временем он уходит – и вещи забирает с собой. Конец второго акта. Я сижу на диване в одной рубашке и пытаюсь понять, достаточно ли хорош для Рихарда мой черный сюртук.
Снаружи льет как из ведра. Уже четверть восьмого, а в половине мы должны встретиться в кафе при театре. Я выбегаю в ночь – темную и дождливую. В черном я и сам – зато без фрака.
Мы входим в замечательно уютную гостиную Брокгаузов. Кроме семейства, здесь только Рихард и мы двое. Меня представляют Рихарду, я рассыпаюсь в доказательствах уважения. Он очень подробно расспрашивает меня, как я познакомился с его музыкой, проклинает все постановки своих опер и высмеивает дирижеров, которые довольно неуверенно обращаются к оркестрантам: “Господа, добавьте страсти, ну же, больше страсти, друзья мои!”
До и после ужина Вагнер сыграл все самые значительные фрагменты из “Мейстерзингеров”, имитируя каждый из голосов с большой живостью. Это действительно человек исключительного огня и темперамента, он говорит очень быстро, весьма остроумен и способен развеселить любое общество. Кстати, я долго говорил с ним о Шопенгауэре, и ты поймешь, как я обрадовался той неописуемой теплоте, с которой он говорил о нем, утверждал, что многим обязан ему, что этот философ один из всех познал сущность музыки».
