– Дальше всё как у всех, всё как у людей. Вы знаете, читали же. А потом… Сам не знаю, что накатило… – Аурей замялся.
Альберт что-то ощутил, но не смог уловить что. Но это было и неважно. После такого положительной и светлой реакции на память о жене, на связанные с ней эмоции, он знал, что должен сделать.
– Почему вы сделали это с женой? – хладнокровно и расчётливо нанёс он удар.
Недоумевающий Аурей нервно дёрнулся.
– Я же вам рассказал! – казалось, что дальше он закричит, сорвётся, но заключенный заговорил привычным тоном, хоть и чересчур быстро: почти что затараторил. – Она прервала беременность. – в речи Аурея опять появилось торопливое причавкивание. – Зачем вы спрашиваете это ещё раз?
– Вы понимаете, что не должны врать мне? – на Альберта накатывали волны запаха сырого мяса и привкуса ледяной воды в неблагополучном районе.
– Я не вру, доктор, – покачал головой Аурей. – Вы пытаетесь сделать мне больно, – он не спрашивал, он утверждал, – вы пытаетесь меня вывести. Но я не вру.
Непонятные, странные чувства. Запах мяса и привкус плохой воды пропали в одночасье, а на их место пришло что-то совсем иное. Ощущения? Нащупывание? Будто конфеты-леденцы без вкуса и запаха. Леденцы без вкуса и запаха в голове. Воображаемыми, визуализируемыми щупальцами, Альберт чётко ощущал наличие этих новых конфет-ощущений, но сделать с ними ничего не мог, будто бы трогая их не напрямую, а через пакет, через чужую кожу, через чужой желудок.
Альберт почувствовал, что начинает путаться. Как мог уверенно и спокойно, хотя, на самом деле начиная нервничать, он спросил:
– Если не врёте, то объясните. Я же чувствую, вас Аурей, – он старался говорить вкрадчиво, доверительно. – И вы чувствуете, что я вас чувствую. Говоря про то, что давным-давно сделала ваша жена с ребёнком, вы ничего не чувствуете, потому что этого никогда не происходило. И о самом моменте убийства…
Альберт специально употребил это слово. Вкус-ощущение-наличие топорища, с оттенками земли и старого, впитавшегося пота. Вкус-ощущение-наличие криков жены и детей. Сожаление. Боль. Всё это было, но слабое, не тяготящее Аурея.
– И о том, что вы не знаете, что с вами произошло, что на вас накатило…
– Доктор… – тихо перебил Аурей. – Мне жаль, что я их убил. Но… хватит. Хорошо. Я знаю, что на меня накатило. Знаю. Это вас устроит? Как это изменит то, что я прошу для себя казни?
Альберт чувствовал правду и уверенность в словах пациента. Аурей знал, зачем он убил свою семью, и это знание его поддерживало, грело. Грело?
