— Папа, хватит, — отрезала Эми. — Всё это глупости. Положи поводок. Вернётся Тим и выведет Шустрика. Не так уж ему и надо… а ты создаёшь больше хлопот, чем пятеро детей.
Юджин устал спорить. Он снова взял со стола журнал и похлопал себя по бедру. Шустрик подсунулся под его ладонь — и оба побрели в комнату Юджина, к окну, у которого стояло глубокое кресло. Старый человек и старый пёс.
* * *
Вечером Юджин делал вид, что дремлет в кресле — и слушал, как в соседней комнате дочка разговаривает с мужем. Двери были открыты, и Юджин слышал каждое слово — об ужасных вещах, от которых у него тянуло и ныло сердце.
— Отец очень сдал, — говорила Эми. — Он падает, ты знаешь? Сегодня полез за журналом и снова чуть не упал, уронил вазу, порезался…
— Эми, милая, никто из нас не молодеет, — отвечал Тим. — Юджин — славный мужик…
— Ты его видишь только когда приходишь из редакции, — Эми вздохнула, и Юджин понял: чтобы не раздражаться вновь. — А я целый день кручусь по дому, как проклятая… Знаешь, когда Двойняшки были маленькими, я уставала меньше. Может, потому, что понимала: они вырастут — и всё изменится. А тут… я понимаю, что дальше будет только хуже.
— Ему восемьдесят шесть, — осторожно вставил Тим.
— И что? — голос Эми звучал мрачно. — Что ты хочешь этим сказать? Что он скоро умрёт?
«Сейчас заплачет», — печально подумал Юджин, но Тим, наверное, её обнял, и она не заплакала, только вздохнула.
— Надеюсь, что нет, — говорил Тим. — Он крепкий старик, ему ещё жить и жить…
— Да, — сказала Эми очень тихо, но Юджин ухитрился расслышать хорошо. — Ему — да. А мне? Мне, Тим? Я бросила работу, наплевала на карьеру, стала чокнутой домохозяйкой, вечно уставшей и готовой сорваться из-за любого пустяка — потому что меня всё это ужасно выматывает и потому что я выхода не вижу! И я боюсь, что, стоит мне отлучиться на минутку, хоть до супермаркета, отец включит газ и забудет зажечь плиту, или убьёт себя током, или упадёт и сломает шейку бедра… да ещё пёс!
— А Шустрик тебе чем не угодил?
Эми всхлипнула.
— Ты считаешь меня злой ведьмой, да? Я злюсь на этого пса, потому что даже я об него спотыкаюсь, а если споткнётся отец, то уже не сможет встать! А Шустрик, как назло, постоянно засыпает там, где споткнуться легче всего. И я сдерживаюсь, чтобы его не пнуть. Я — злая, да?
— Нет, — грустно сказал Тим. — Вижу, как ты устала. А Шустрик тоже стар. Сколько ему уже, лет десять?
— Двенадцатый, — поправила Эми. — Помнишь, как он носился раньше? Не унять… а теперь только дремлет, и именно там, где ходят люди. И растолстел, как поросёнок.
