– Анто-он! – донесся голосок Лизаветки. – К телефону!
Кинув несессер на диван, я торопливо зашлепал в коридор. Нимфетка вытягивалась стрункой у аппарата, суя мне трубку. Я перехватил ее, как эстафетную палочку.
– Алло?
– Антон Пухначёв? – передался по проводу вежливый женский голос.
– Да, это я.
– Меня зовут Виктория Петровна, я супруга Леонида Ильича, – скромно отрекомендовалась трубка. – Хотела навести о вас справки, но увидела репродукцию в журнале… «Ожидание», кажется. Это лучше всяких рекомендаций, Антон. Ничего, что я запросто, по имени?
– Виктория Петровна, – улыбка смягчила мой голос, – не дорос я пока до отчеств.
На том конце провода негромко хохотнули.
– Антон, вы не могли бы написать портрет Лёни?
Мой организм отреагировал ёканьем.
– Лично я не против, – левая рука устала держать тяжелую трубку, и ее подхватила правая. – Но, чтобы вышел нормальный портрет, потребуются хотя бы три сеанса. Вряд ли Леонид Ильич согласится просиживать в мастерской по два часа кряду.
Лиза, напряженно прислушиваясь к разговору, еще шире раскрыла глаза, глядя на меня с благоговейным восторгом.
– Но вы же сможете рисовать Лёню за работой? – вопрос в трубке мешался с утверждением.
– Смогу. Только кто же меня пустит?
– А если сегодня?
– Ну-у… давайте, – промямлил я, памятуя о Лиде.
– Тогда подъезжайте на Старую площадь, вам закажут пропуск.
– Ладно… – мой голос выдавал растерянность.
– Спасибо, Антон. До свиданья.
Медленно повесив трубку, я взял Лизаветку ладонями за щеки и чмокнул в нос.
– Подслушивать нехорошо.
– Я не подслушивала! – сказала девушка в свое оправдание. – Я просто рядом стояла! Тут слышимость хорошая… А ты будешь настоящего Брежнева рисовать?
– Придется, – вздохнул я и строго сдвинул брови: – Никому, поняла?
Лиза часто закивала, готовясь к подвигу умолчания.
ЦК КПСС, тот же день
Брать «Волгу» Кербеля я постеснялся, да и вдруг пересекусь с Лидой? Очень не хотелось объяснять красивой девушке, что есть на свете люди, отказывать которым не принято.
А потому сгрузил свои пожитки в такси. Счетчик тикал, мотор фырчал, старый водила помалкивал, не отвлекая от перебора мыслей.
Во вторник «внучечка» была сама милота – улыбалась, щебетала, кокетничала. Я бы давным-давно сдался, уступив чарам, но меня удерживал на краю последний предохранитель – память о Светланке.
Надо было как-то ужиться с пониманием того, что нас разлучили навсегда, а как? Разве уговоришь себя рассуждениями о безысходности и необратимости? Пройдет время, и любовь погаснет сама, как тот костер, в огонь которого не подбрасывают хворост. Останется лишь горькая память, да шрам на душе.
