Малость подвисший Юрий Михайлович засуетился, выставляя на стол бутылки с яркими и блёклыми наклейками.
– «Дви-ин»… – заворковал Жагрин, живо подставляя рюмку.
Струя цвета крепкого чая плеснула на донышко, улеглась, качаясь на два пальца.
– Адочка, тебе чего-нибудь послабже?
– И послаще! – томно отозвалась гостья.
– «Бастардо»!
Костлявая лапка Ады приняла полбокала красного.
– Антон?
– Я не пью.
– Ну уж, нет уж! Пьют все! – энергично выразилась Лида. – Иначе я с тобой не танцую!
Угроза возымела действие – у меня в руке очутилась рюмка с коньяком.
– За встречу! – воскликнула девушка.
Поплыл хрустальный звон. Кербель живой и его портрет подмигнули мне разом, и я обжег горло первым глотком, с удовольствием ощущая, как греет «Двин» и горячит. Наспех соорудив бутербродик, закусил и отдышался. Хорошо пошло.
Жагрин от коньяка спикировал в минор, стал ныть Юрию Михайловичу, хлюпать и ябедничать на «проклятых интриганов, оккупировавших Дома творчества», не пускающих «истинные таланты» не то, что в Хосту, но даже в Сенеж. Кербель рассеянно кивал ему, благодушествуя, а я всё поглядывал на его внучку.
Лида подсела к Аде, щебеча про брючный костюм «оттуда», про платьица из кримплена да трикотина, и вдруг всплеснула руками.
– Дед! – гибко поднялась она. – Совсем забыла… Я ж тебе костюмчик привезла! С Олд-Бонд-стрит!
Сбегав в соседнюю комнату, Лида вернулась с большой яркой коробкой.
– Примерь! – приказала она. – Должен подойти.
– Лидочка, – зажурчал Кербель, – ну зачем? Это же дорогая вещь!
– Я, конечно, тряпичница еще та, но помню, какое ты мне платье на выпускной подарил. Меряй, кому сказала!
Юрий Михайлович не задержался с примеркой, вышел к гостям в новой тройке, спокоен и важен.
– Ну, ло-орд! – развел руками Иван Иванович. – Ну, стиляга!
– Ай донт андестенд, – надменно выговорил Кербель, крутясь у зеркала.
– Надо обмыть! – внес предложение Жагрин.
– Наполняем, наполняем!
Плеснув себе чуток, я выпить не успел – Лида, громко скандируя: «Му-зы-ку! Му-зы-ку!», раскочегарила проигрыватель и достала нездешнюю пластинку Шер. Придерживая «винил» кончиками пальцев за края, она опустила его на диск. Пластинка плавно завертелась, мягко опустился тонарм…
Я узнал «The Way ofLove», и шаркнул ножкой, припоминая любимых Стругацких.
– Пермете ву, мадам…
– Битте, мой мальчик, – мурлыкнула Лида, кладя ладони мне на плечи и приятно удивляя: неужто читывала братьев?
Но еще приятней было тискать упругое и налито́е. Я чувствовал удивительную легкость рядом с Лидой – меня не сковывало обычное стеснение, не забивали голову комплексы. Мы плавно кружили, покачиваясь в наплывах мелодии. Вскинув синие глаза с загадочным восточным разрезом, Лида сказала негромко:
