Говорят, ковбои на Диком Западе первым делом заботились о своих «кольтах». Вот и я теперь «вооружен и очень опасен» – для всей живой и преходящей красоты, которую еще не перенесли на плоское полотно.
Одевшись, я вышел за дверь и закрыл ее на вычурный ключ с затейливой узорной бородкой. Старинный замок успокоительно щелкнул: но пасаран!
Расслабленный, освобожденный от забот и хлопот, я спускался по «своей» узкой лестнице, откованной из черного, потертого железа, когда вдруг увидел девушку. Высокая и стройная, в накинутой на плечи дубленке, она поднималась на четвертый этаж, глядя под ноги. Грива каштановых волос нагоняла тень на склоненное лицо, но вот незнакомка вздернула голову.
– Илана? – охнул я, чувствуя, как явь резво замещается сновидением. Этот чарующий разрез синих глаз, союзные бровки вразлет, пухлые губы, словно надутые в милом капризе…
Девушка замерла, глядя на меня с настороженным недоумением.
– Вообще-то, я – Лида, – опасливо сказала она, тая смятение во взгляде.
– Антон, – ляпнул я.
Лида засмеялась, будто скидывая напряг. В это вялотекущее мгновение она настолько походила на Илану, что душа будто ледком подернулась. Я не расчислял, чудесный ли случай выпал мне или драгоценное совпадение, а просто любовался девушкой, впитывая зрением великолепные красы, отточенные Творцом или Природой.
Беспардонный лязг защелки оборвал сладкий морок – за дверь выглянул раскрасневшийся Юрий Михайлович, оживленный и не унявший праздничного задора.
– Лидочка! – радостно воскликнул он. – Потеряшечка моя!
– Грушин не придет, – мимолетно улыбнулась девушка. – Он весь в мрачных раздумьях.
– Да и ладно, нам больше достанется! О, Антоша! – приметил Кербель слона. – Знакомься, моя внучечка!
– Да мы уже, – покрутила кистью девушка, шагая в прихожую.
– Заходи, Антон! – лучился дед. – Давай, давай!
– Да мне… – промямлил я. – Как-то…
– Заходи, заходи! – старый художник вцепился в меня и затащил на свою жилплощадь. Я не оказал сопротивления, будучи растревожен неожиданной встречей с «девочкой из телефона».
– Гости у меня редко бывают, – не отпускал Юрий Михайлович. – Сам понимаешь, угостить нечем! Хозяйки нет, а я только яичницу умею. Зато найдется, чего выпить! Посидим, погутарим…
В гостиной я застал всего двоих – добродушного, румяного толстяка Жагрина, ваятеля, прописанного этажом ниже, и жеманную, слегка мужиковатую особу бальзаковского возраста, проигравшую битву со временем, но еще не сдавшуюся. Кричаще-яркая помада, длинные волосы, крашенные в радикальную черноту, батник той же кромешной расцветки и алые брюки лишь подчеркивали прожитые годы, зато подходили к имени – особу звали Ада. Занимая незаметную должность, Ада вращалась где-то в высших сферах – то ли на Старой площади, то ли на Смоленской.
