– Ясно! – гаркнул чин, и усмехнулся, повел седыми усами. – Вы уж извиняйте мою приставучесть… э-э… Антон Павлович. Служба такая! А тута, как-никак, покушение на убийство вырисовывается! Дело серьезное. Уголовное дело!
– Так вы из МУРа? – мои брови уважительно полезли вверх. Вернее, полезла правая бровь, а левая лишь чуть шевельнулась – опухоль на пол-лица спадала медленно.
– А у тебя что, Антоха, и тута амнезия?! – в глубине внимательных рысьих глаз напротив затеплились огоньки подозрения. – Еще одна лакуна, как ты выражаешься?
– Да вы что, Степан Иваныч! – плавно отшатнулся я, ругая себя и пугаясь. Подумав, решил сыграть обиду, а заодно провести зондаж: – Ну да, всякое бывало, но уголовником же не стал!
– Не стал! – отзеркалил майор, намечая прохладную улыбку. – Обычный алкоголик, хулиган и тунеядец! – натруженная милицейская ладонь припечатала плоскую картонную папку с тесемками, кокетливо увязанными бантиком. – Вот он ты, Антоха, весь тута! Понимаю – детдомовец, так не все ж такие! У тебя пять приводов в милицию! – гремел Горбунков. – Две ночевки в медвытрезвителе! Тебя дважды предупреждали об уголовной ответственности по статье 209! Дважды! – его голос лязгнул дверью тюремной камеры: – Учти, Антоха: не устроишься на работу, как только выпишут, загремишь на год в И-Тэ-Ка[1] строгого режима! А оно тебе надо?
– Нет, – серьезно ответил я, внутренне ёжась, и честно залебезил: – Можете не верить, Степан Иванович, но теперь «гражданин Пухначёв» совсем другой человек!
– Ну-ну! – усмехнулся в усы «дядя Степа». Посмотрел за мое плечо, и громыхнул ворчливо: – Ладно, отдыхай, а то сестра грозится уже…
Собрав бумаги, майор покинул палату, отделавшись на прощанье сухим кивком, а я обессиленно сгорбил спину.
«Угораздило же меня… – строем поползли мысли. – Даже на попаданца не тяну. Какой-то я… этот… ссыльный иновременец. Ну и сволочь ты, Брут! Хотя… Сам виноват. А Светланка? – вздох отозвался в ребрах. – Какая Светланка, чучело? Еще даже Светкина мама не родилась!»
Опираясь на тумбочку, я встал, подсмыкнул пижамные штаны с пузырями на коленях, и набросил на плечи мягкую казенную курточку. Весь в бинтах, как мумия… Голова обмотана, тулово перетянуто тугой повязкой, колено распухло, левая рука в лубке – перелома нет, но на рентгеновском снимке заметна трещина.
Припадая на здоровую ногу, зашаркал к высокому арочному окну. Лепота…
Могучие хвойные конусы никнут под снегом, по расчищенным аллеям бродят ходячие, «буханка» с красными крестами фырчит к решетчатым воротам… А за деревьями – крыши, крыши… И синеет вдали сталинская высотка.
