— Над одной историей под названием “Что остается”.
— А остается что?
— О да, все-таки, все-таки.
В то время я составляла сборник ее эссеистики в прекрасной серии издательства “Прогресс” “Художественная публицистика” (где до этого составила пухлые тома Макса Фриша и Генриха Бёлля) под названием “От первого лица”. Была уже готова верстка книги, когда разразился скандал с “Что остается”. Спасибо редактору Ларисе Григорьевой (Павловой), чьими стараниями была приостановлена работа, чтобы срочно перевести и включить в книгу и это повествование.
Несколько позже, когда я работала уже в “Знамени”, главный редактор, Григорий Яковлевич Бакланов, вернувшись из командировки в Америку, где слышал слова Гюнтера Грасса о Кристе Вольф как о “First Lady немецкой литературы”, спросил, есть ли у нее что-нибудь непереведенное.
— Да, конечно, можно сказать, ее главная книга — роман “Образы детства”.
— Почему?
Показала ему “трефные” места. Они Бакланова не смутили. Заказали перевод замечательной переводчице Нине Федоровой (которая потом опубликовала в нашем же журнале мировой бестселлер австрийца Кристофа Рансмайера “Последний мир”) и напечатали в четырех номерах, не опустив ни слова. Правда, времена уже были другие.
Не забыта у нас Криста Вольф и сейчас — вышел составленный мною том ее постгэдээровских романов “Кассандра”, “Медея”, “Летний этюд”. В первых двух, особенно в “Медее”, немецкая критика не без основания усматривала аналогию с двумя Германиями, личностные мотивы.
Вернемся к “Вопросам литературы”. Это тоже было одно из своего рода окошек во внешний мир. Из наших обзорных статей читатель узнавал о том, что происходит в мировой литературе, о многих для нас табуированных писателях, печатали их дневники, интервью с ними, — о некоторых публикациях подобного рода я расскажу в главках о “мужчинах моей жизни”, к которым меня привел “мой личный военный трофей”.
Нет, оппозиционерами мы, конечно, никогда не были, всегда добросовестно “проводили политику партии в области литературы”. И тем не менее умудрялись представить свою, скажем так, нестандартную позицию, нередко выдерживать испытание на обыкновенную порядочность. Так, когда наш завотделом классической литературы Валентин Непомнящий густо завяз в одной из “подписантских” историй — он не только сам подписался, но и собирал подписи в защиту участников “дела Галанскова”, редакция — вся целиком! — с честью выдержала этот тест. К нам приезжали из райкома, таскали в ИМЛИ, в райком и даже горком — требовали Непомнящего не только исключить из партии, но и уволить с работы. Вот уж волчий билет! Из партии исключили — без нас, мы настаивали на “строгом выговоре”, что тоже неслабо; а вот с работы мы так и не уволили его, лишь понизили в должности — для отчета о принятых мерах. И это его спасло, нашего Валюна, в буквальном смысле: когда он обращался на радио, телевидение со своими работами, первое, что там делали, — проверяли, действительно ли он служит в штате (неважно кем). Результат — Государственная премия!
