Мой личный военный трофей | страница 19
У меня сохранилось много фотографий с этой и других пресс-конференций, на которых с журналистами встречались руководители управлений СВАГ, генерал-майор Котиков.
Бывали у нас и политики, и деятели искусства, и приезжавшие из Советского Союза и других стран гости.
Один из них — Андре Симон, соавтор изданной в 30-х годах в Париже “Коричневой книги”, первой рассказавшей о том, что творит в Германии фашизм. Его настоящие имя и фамилия Симон Кац, и с его шутки Кац + Ева началась наша недолгая дружба.
Вернувшись после войны из эмиграции, гонявшей его по всему миру, в Чехословакию, он занял видное место в руководстве партии, затем был расстрелян как один из участников группы Рудольфа Сланского “за титоистскую и сионистскую деятельность”. Хотя еще за несколько недель до злополучного процесса в 1951 году “Литературная газета” опубликовала большое интервью с ним, с портретом, где он удивительно похож на Юрия Олешу.
Узнав о процессе, я позорно струсила и уничтожила его письма, книги с надписями и даже этот номер “Литгазеты”. Это был первый поступок такого рода (потом был еще и второй, я расскажу позднее) в моей жизни.
Годы спустя я случайно встретила в Москве туристку, оказавшуюся дочерью Андре Симона, мы стали переписываться, я даже бывала во время командировок в Берлин, где она живет, у нее дома. Но ее многократно повторенным приглашением провести отпуск в ее доме на Мальорке я почему-то не воспользовалась, и связь увяла.
Жаль, нельзя здесь привести чудесную фотографию: под огромным портретом Сталина сидят Фадеев, Сергей Герасимов, Павленко, академик Опарин, Шостакович стоя что-то рассказывает и мы все сосредоточенно слушаем, — это советская делегация, направляясь в Нью-Йорк, сделала остановку в Берлине.
В сентябре 1947 года в Берлине состоялся Первый съезд немецких писателей. На него прибыла и советская делегация: Валентин Катаев, Всеволод Вишневский, Борис Горбатов (Катаев учинил страшный переполох: в первую же ночь пропал! Объявился только к полудню следующего дня, спокойно заявив, что изучал ночную жизнь Берлина). Разумеется, они побывали в гостях и в нашем клубе. Зал был битком набит. Было много и американских журналистов, частью из русских эмигрантских семей, знавших русский язык. Вишневский подошел к трибуне, слегка хмельной, в форме морского офицера, с расстегнутым кителем, рванул обеими руками тельняшку на груди и выкрикнул в зал: “Немцы, я трижды был ранен вами!”. Мгновенно взмокший от пота, покрасневший Дымшиц торжественно перевел: “Уважаемые дамы и господа!”. Зал взорвался хохотом. Это ли не переводческое искусство?!