Одеяло положили на пол, и из его мягкой красной массы получился чудесный трон, на котором я воцарился. Красноватое пламя грелки способствовало созданию вокруг меня фантастической атмосферы. Дверь оставалась полуоткрытой, потому что мать не теряла привычки наблюдать за мной.
Вода все поднималась. Конечно, существует рациональный способ установить даты. В области есть метеорологическая станция. Там могут найти ежедневные пометки уровня воды в том году. Точные данные. Но я знаю, что не стану заниматься этим.
Это началось с лужи, у нижней части каменного желоба, где поили лошадей. Обычно эта лужа, трех или четырех метров диаметром, была покрыта водяной чечевицей, кроме того места, куда стекала вода через край желоба и где виднелась ее черная поверхность.
Мы называли ее лужей с головастиками. Однажды утром лужа так увеличилась, что окружила весь желоб и чечевица образовала только темно-зеленую полосу в середине. А дождь все не переставал. Эжен ходил взад и вперед с курткой на голове и катал бочонки. Я не задумывался, для чего он это делал, и понял только после. Их ставили на некотором расстоянии друг от друга, и они служили опорами для доски, по которой можно было пройти. Это возбуждало. Уводило от обычной жизни, и я захотел скорее поправиться, чтобы ходить по этой доске.
Однажды утром я услышал, что говорят о молоке. За ним приезжали на грузовике, который останавливался в сотне метров от дома, потому что он был слишком большой и не мог развернуться на нашей плохой дороге. Бидоны с молоком носили на грузовик вручную.
Они не приехали.
– Они завязли около распятия, – объявил отец, который пешком ходил в деревню. Не этим ли объяснялась тоска, нависшая над домом?
Я не хотел бы ошибиться ни за что на свете. Я знаю, что, сидя на своем красном одеяле, поджав ноги, с лицом, красным от отблесков огромной керосиновой печки, я почти не участвовал в жизни семьи.
Но почему мать давала мне шоколад, если я просил ее, – ведь обычно мы не имели права на шоколад, когда болели гриппом? Почему она иногда закрывала дверь в кухню и таким образом отделяла меня от всего мира? И почему мой брат несколько раз проводил со мной послеобеденные часы, хотя обычно нас разделяли во избежание ссор?
Я был сыт по горло. Сыт по горло пищей, питьем, теплом, уютом и мечтами. Никогда с тех пор мне не приходилось так наслаждаться своим расплывчатым существованием.
Меня по-прежнему поили лимонадом. Меня заставляли пить слабительный чай, а язык все еще был обложен. В полдень мне всегда давали пирожное с кремом, потом, около четырех часов, печенье со сладким молоком.
