Жена приехала от Жана и сообщила, что она заметила Розу в комнате у консьержки, они о чем-то таинственно беседовали. – Уверена, она не останется у нас! – заявляет Жанна.
Она не жалуется, не хнычет. Если Роза уйдет, жена безропотно возьмет на себя ее обязанности. Она всегда безмятежно принимает события, заранее с ними мирится. Быть может, она удивилась бы, растерялась, если бы нас периодически не настигали катастрофы.
Когда в прошлом году Било чуть не сломал мизинец, прищемив его дверцей стенного шкафа, она, не растерявшись, перевязала палец, снесла мальчишку в такси и повезла в клинику на улицу Варен. Когда она была девушкой, разве не потратила она целые годы на то, чтобы ухаживать за своим братом, который болел костным туберкулезом? Она поступает так, вовсе не думая, что жертвует собой ради кого-то. Она делает это естественно, потому что жизнь в ее глазах всего лишь череда болезней, неприятностей, среди которых она сохраняет душевное равновесие и даже хорошее настроение...
Если бы я вел себя так же озлобленно – это слово сюда не подходит, но я не нахожу другого, – как в первый день болезни Било, она стала бы считать меня тоже больным и примирилась бы с этим, начала бы ухаживать за двумя больными вместо одного.
Она спросила, видя, что я закрываю тетрадь:
– Что ты делаешь?
– Ничего. Кое-что... записывал...
Она не настаивает, хотя мое поведение не кажется ей естественным. Если я не уберу тетрадь, она заглянет в нее, не из любопытства, но чтобы понять причину моей хмурости и в случае надобности помочь мне. Я заранее знаю, как она будет реагировать. Она пожмет плечами. Только и всего? В общем, ребячество! Для нее я – большой ребенок, на которого можно рассчитывать, только если нужно сделать пневмоторакс или рассечь спайку. Это не очень важно, потому ли, что так уж у нас заведено раз и навсегда?
Она даже поняла (не угадав причины) мою потребность быть одному с Било. Оставшись на некоторое время в комнате, где она навела порядок, закончив процедуры, требующиеся сейчас больному, она немного медлит, осматривается вокруг, чтобы убедиться, что ничего не забыла, что нигде ничего не валяется. Она смотрит и на меня, ожидая, быть может, что я задержу ее, потом заявляет:
– Пойду займусь бельем...
Или стряпней. Или еще чем угодно! Роза пришла сказать нам, смущенная, зная, что ей не поверят, о болезни своей матери и о том, что она должна вернуться в деревню. Жанна тут же достала из шкафа клетчатый передник.
