Он легонько встряхнул меня, будто пытался привести в чувство. Снова заговорил, пытливо всматриваясь в мое лицо:
— Я не вправе… не могу тебе что-нибудь обещать. Ничего не могу дать, кроме проблем и неприятностей.
Взгляд его изменился, стал мрачным и злым. Я уже видела такое выражение: злость и отчаяние, направленные скорее внутрь, чем наружу. На себя самого.
Вопрос сам сорвался с губ, даже подумать не успела:
— Кто ты? Что ты скрываешь?
В глубине глаз метнулось отчаяние, Ярен стиснул челюсти. Ничего не ответил.
Протянула руку, желая дотронуться, провести по складке между бровями, разгладить, согнать с лица это выражение. Внутри щемило до боли, и я сама не понимала, от жалости это или от мучительного притяжения.
Ярен поймал мою руку, не позволив коснуться, и мы застыли, пожирая друг друга взглядами.
Я понимала, что он не говорит мне даже половины правды. Понимала, что все запуталось в тугой неразрывный узел: чужие мотивы, желания, цели. И что в тайнах Ярена можно утонуть с головой, и почти наверняка в этом замешан и Хранитель. И в то же время знала, видела, чувствовала, что Ярена тянет ко мне, как и меня к нему. Тянет безумно, невыносимо, на грани невозможного.
И я верила ему. Даже не потому, что он вручил мне свою жизнь, не потому, что ему доверял ректор. Просто верила, иррационально и глупо. И сейчас, здесь, внизу, вдали от мира мне смертельно хотелось забыть обо всем. Притвориться, что на свете не осталось никого, кроме нас, что больше нет недомолвок и секретов, что все потеряло значение, все, кроме того, что мы рядом, только он и я.
И снова сорвалось с губ своевольное, непрошеное, потаенное:
— Поцелуй меня.
Парень резко втянул воздух, зрачки его расширились, и от одного этого у меня томительно засосало под ложечкой.
Не спуская с меня глаз, Ярен отпустил мое запястье. Коснулся талии, спины, провел ладонью вдоль позвоночника, а потом — резко, сильно, нетерпеливо — вдавил меня в себя. Другой рукой погладил затылок, провел по голове, разделяя пальцами пряди. Это движение было одновременно властным и таким нежным, что я издала невольный стон.
От его близости темнело в глазах, а он, как назло, как нарочно, медлил, склонившись к моим губам и не касаясь их. Я чувствовала его дыхание, чувствовала, как напряглось его тело, чувствовала его нетерпеливое желание.
Он поцеловал меня сначала нежно, едва касаясь языком, губами. Отодвинулся и вгляделся в мои глаза, будто проверяя, что не отвернусь. Снова коснулся губами рта, и опять так осторожно, что я не выдержала и жадно подалась навстречу. И тогда он сорвался. Мы оба сорвались.
