Дверь открывается и в такие глубины, которые до сих пор тщательно скрывались от постороннего взгляда. Особый тип постижения собственного «я» вырастает на обочине. Он принимает разные формы — от болезненного любопытства до полного и осознанного разрыва с условностями. Есть и те, кого насильно заставляют говорить о себе. В Европе времен Возрождения пытка стала узаконенным способом судебного дознания, методы и случаи ее применения тщательно расписаны в судебных уложениях>[75].
Применение пытки основано на суждении, что, испытывая муки, человек представит, каковы они будут на Божьем суде, и заговорит, чтобы облегчить душу и обрести спасение. Поверье, что раны на теле убитого кровоточат в присутствии убийцы, так же должно было подстегнуть к признанию>[76]. Судьи добивались прежде всего признания, неважно, что оно было получено во время пытки. Техника дознания и исповеди в чем-то совпадали: исповедь с конца XVI века стала индивидуальной и произносилась на ухо священнику. И на пытке, и на исповеди следовало заглянуть в глубь души и говорить искренне. О глубинах подсознательного тогда еще не догадывались, судьи хотели всего лишь узнать, почему совершено преступление, и призывали «поведать истину своими устами». Допрос виделся земной формой Страшного суда; он опирался на представление о глубокой взаимосвязи между телом и душой, и искренность души зависела от поведения тела. Допросу подозреваемого отводилось первое место в судопроизводстве. Лишь Англия отказалась от подобной процедуры в пользу заседания судейской коллегии. Но если речь шла о государственной измене, пытка применялась. Так было и при Елизавете I, и при Иакове I.
Некоторые исследователи видели здесь кризис Субъекта, возникший при укреплении государственной власти. Государство боялось переворотов и переоценки ценностей и использовало геенну огненную в качестве отчаянной предупредительной меры. Затем одержимость судей критериями «честность» и «предательство» распространилась и на другие сферы общественной жизни, что проявилось, в частности, в пьесах Шекспира. Боязнь измены тесно переплетается с темой брака, чреватого женской неверностью, — именно так видели в ту пору брак мужчины, постоянно не уверенные в себе. Женоненавистничество Яго в «Отелло» отражает эту тревогу мужчин. Можно сказать, что Шекспиру удалось передать в традиционном сюжете о ревнивом муже природу государства, одержимого идеей измены
