— Так пусть все погостят? — начинает размышлять вслух Хамидулла. — Мы их ничем не обидели, не ругались, всё решили миром. А что этот себя сам зарезал, так мне кажется, его б и связанные руки не удержали.
— Согласен…
_________
Как ни смешно, но именно благодаря «молодому» Мазияру подробный план погони удаётся разработать ещё до рассвета. Он, явно крепясь и постоянно зевая, рисует на доске мелом схемы проходов через горы, отмечает стоянки с запасами дров, ставит значки, где можно пройти чужаку без местного проводника…
Разия всё это время находится рядом с ним, старательно не выпадая у него из поля зрения (а мы с Алтынай только недоуменно переглядываемся).
Нас разместили в нескольких домах для гостей, сотня Алтынай встала вообще отдельным лагерем.
К родителям Мазияра после ужина у «главы суда» мы зашли все вместе: предъявили им их накормленного и целого сына (а сам он сдал отцу какие-то деньги из пояса); объяснили, где мы будем следующие несколько часов; и я лично попросил у них разрешения на его помощь вот прямо сейчас (в рисовании схем, естественно).
Переданные его отцу в благодарность дополнительные монеты (от Алтынай) вылились во встречное предложение отца вообще сдать нам парня в аренду на несколько дней, но тут уже синхронно отказались и я, и Разия.
Во-первых, групп преследования будет несколько, по числу возможных маршрутов (это я уже понял).
А во-вторых, понятно почему. Нечего ему там делать, от греха подальше.
_________
После рисования схем, повторно посещаю дом Хамидуллы, извинившись за беспокойство. Старики, оказывается, ещё не ложились и вовсю гоняют чаи.
Меня усаживают за компанию и следующий час выпадает из жизни, поскольку тратится на поддержание вежливых бесед.
Впрочем, не совсем так. Хамидулла в течение этого времени сговаривается со мной о передаче им технологий рыбной ловли и выращивания овощей (сразу после того, как поймаем второго беглеца и уладим проблемы Разии).
А я договариваюсь с ним, что Бамиан даст завтра местных проводников по тропам, вычерченным Мазияром.
Кстати, старики очень удивляются, когда я им предъявляю дощечки с нанесённой разметкой. Местный старейшина так вообще ругается пару минут:
— Вот же паршивец… Раскрывать такое чужакам…
— Не сердись, почтенный, — смеюсь. — Во-первых, ему за это очень хорошо заплатили. Хотя это и не главное… Во-вторых, он ещё слишком молод, чтоб сопротивляться исконной беде пуштунского мужчины.
— Это что за беда? — осторожно напрягается Актар.
