— Но давайте пойдём другой дорогой. Я просто скажу, что хочу, а потом вы решите, — переждав смех, продолжает Атарбай. — Одно из трёх мест судей от всех туркан просим предоставить дочери Хана. Остальные два места — на ваше усмотрение, тут вам решать. Хотя, с моей точки зрения, второе место было бы правильным отдать Актару: он тоже является представителем одной из пострадавших сторон и полностью соответствует всем требованиям, предъявляемым к судье. От себя скажу: именно его мудрость и глубина суждений не дали в своё время разгореться огню братоубийственной резни между туркан и пашто.
— При чём тут братья? — недоумённо спрашивает один из присутствующих. — Мы же из совсем разных народов?
— Я имел виду братство в Исламе, — вежливо поясняет азара. — И мы, и народ Актара принадлежим к одному и тому же Ханафитскому Масхабу.
Внимательный наблюдатель, смотри он в этот момент в нужную сторону, мог бы заметить искры смеха в широко раскрытых глазах дочери Степного Хана, но на неё никто не смотрит. Все поглощены беседой мужчин, а свой смех она скрывает, якобы закашлявшись.
— Открытым остаётся вопрос, как судить: по Пашто-Валлай или… — ещё один старик недоговаривает, но присутствующие и так отлично его понимают. — Если первое, ни дочери туркан, ни самому Хану туркан нечего делать в составе судей.
Говоривший последним имеет весьма своеобразную репутацию, о которой, впрочем, знают только местные жители: он очень любит спорить. Оставшись на старости лет без жены, старик широко известен тем, что просто любит поговорить (не важно, о чём и с кем). В силу возраста, к компромиссам он не склонен. А если слышит чьё-то мнение, которое можно оспорить, то моментально занимает диаметрально противоположную позицию, кажется, лишь затем, чтоб спор длился как можно дольше.
Увидев скользнувшую по лицу чужака тень задумчивости, старый Хамидулла (а это был именно он) моментально воодушевляется (под всё более хмурящимся взглядом Актара), затем добавляет:
— Да и участие женщины в суде, даже пусть и дочери кого-то там…
Выдав убийственно весомый аргумент, старик напускает на лицо бесстрастное выражение, исподволь наслаждаясь реакцией окружающих (на которых он косит глазами, думая, что этого никто не видит).
— Не смея спорить с тобой в твоём доме, уважаемый, хотел бы всё же напомнить тебе кое-что. — Ничуть не теряется Атарбай, кажется, с секунду испытывающе глядевший до этого на Хамидуллу.
Пара стоящих рядом бородачей даже крякают от любопытства и удовольствия: такие развлечения выдаются нечасто. И поимка (и грядущее изобличение) преступника наверняка внесёт какое-то разнообразие в ежедневную рутину, и вот этот вот вежливый спор чужака с Хамидуллой тоже… внесёт.
