Последовавшая трёхлетняя война с соседями из-за Багдада и родины Пророка[4] была удачна для шаха и для страны фарси в целом, но внутри самого государства росла ненависть против правителя. Шах стал скрягой, стал выжимать из населения последние соки, взыскал даже прощённые им же в своё время трёхлетние подати (от которых он перед этим сам, лично, освободил всю страну, вернувшись из победоносного похода на Дели и разграбив огромный город до основания).
В то же время, он с особенной жестокостью преследовал и повсюду казнил ревностных шиитов, «придумав» свой собственный мазхаб и настаивая на следовании всеми его канонам.
Предсказуемо, в ответ последовал ряд восстаний, за которые сплошные казни постигали целые города; жители укрывались в пустынях и пещерах.
Самым интересным во всём происходящем (с точки зрения самого Файзуллы) было то, что нынешний шах фарси по крови происходил из народов туркан, пусть и из их далёкой северо-западной ветви. А все непотребства в стране творились самыми что ни на есть природными, классическими исполнителями-фарси, в адрес своего собственного народа. По приказу сидящего на троне природного тюрка, если говорить об этническом происхождении.
Впрочем, от Гуджарата до Тебриза в эти времена уже очень сложно провести твёрдые границы между корнями правящих династий, поскольку фарси или состоящие с ними в родстве народы регулярно правили турканами (хоть и вспомнить Бухару в своё время).
А на престолах, правящих Тегераном, Тебризом, Ширазом, вообще Фарсом, регулярно оказывались выходцы из туркан[5].
Самое интересное, что народы пашто, белуджей, многие соседние, формально состоя в родстве с шахским престолом фарси, на практике старались дистанцироваться от него как можно дальше.
Самому Файзулле (язык которого отличался от классического фарси только несколькими закорючками алфавита), приходилось сталкиваться с массой народа, никак не одобрявшей происходившего на исторической родине.
Сами пашто, что характерно, на своих землях убежище предоставляли всем и всегда. Ещё один парадокс: будучи, без преувеличения, почти что разбойниками с большой дороги везде и всюду в других местах, на собственных землях пуштуны превращались в гостеприимных хозяев, стеной встававших за своих гостей и защищавших их, если потребуется, до последней капли крови. Что бывало не так уж и редко[6]…
Вот кто-то из скрывавшихся от шахского «правосудия», видимо, в поисках убежища прибыл в город.
