До чего же хороша ночь на Сарыбаире! Здесь царит тишина, такая тишина, в какой отчетливо слышишь те таинственные звуки, что делают ее какой-то глубокой, впечатляющей: шорохи трав, вздох вспугнутой во сне птицы, мягкое падение перезрелого плода. Ветер затих, но кожей чувствуешь малейшее движение воздуха, тонкие струйки его, поднимающиеся от влажной, остывающей почвы. Широко распахнулось бездонное небо — косматые облака ему не помеха, а внизу, под ногами, простирается город, прикрытый зыбким рассыпчатым мраком. На Сарыбаире и мрак не мрак — очертания предметов синеют, переливаются в серебряную неопределенность, словно испаряются.
Присев на корточки под деревом, Николай, засунув руку в карман, сжал пистолет и напряженно вслушивается — когда же запоют рельсы? В нем пробуждаются сладостные воспоминания детства, той бесконечно далекой поры (а была ли она вообще?), когда, приложив ухо к железу, он старался поскорее уловить слабые звуки постепенно нарастающего жужжания колес. Тогда вся ребячья ватага принималась раскладывать на стальном пути длинные гвозди, чтобы по ним пробежал поезд; гвозди потом превращались в фантастические фигурки, годные разве только для того, чтобы утолить жаждущее чудес детское любопытство.
На душе у Николая спокойно, в мыслях ведется странный диалог, точно беседуют двое, один расспрашивает другого — настойчиво, методично, но доброжелательно. Что скажет мать, когда ты приведешь в дом незнакомую девушку? Пусть говорит, что хочет! Как понять твое «что хочет»? А очень просто: я сумею настоять на своем, не впервой мне поступать по-своему, она не противится ничему из боязни, как бы сыночек не покинул милое ее сердцу гнездышко! А вдруг она испугается? И такое случалось: она догадывается, о чем думает и мечтает ее сын со своими товарищами. «Ох, Николай, Николай, — причитает она нараспев, — я прочу тебя в университет, мечтаю видеть ученым человеком, а кончится тем, что ты сгноишь себя в лагерях!» Однако она мирится с тем, что Николай где-то подолгу пропадает, вероятно, связан с группой Лозева, не возражает, когда он приводит своих дружков в дом, хотя глядит на их башмаки с нескрываемым отвращением. Ладно, приютит она незнакомку, предоставит ей убежище! Но до каких пор, на какое время? Повсюду идет молва, что с Германией покончено, сторонники Германии обречены! Но что будет завтра, случайно ли вновь поползли слухи (для кого-то это обычные базарные сплетни, а кто-то склонен принимать их всерьез), будто английский премьер Уинстон Черчилль настаивает на том, чтобы Балканы передать Западу? «Ну и пусть себе настаивает!» — отрубает сиплым басом Кузман. Николай вздрагивает и озирается: уж не затаился ли в самом деле за его спиной районный начальник?
