— Лорд-мэру,— перебил старик.
— Лорд-мэру, шерифам, городскому совету и всем городским властям,— сказал мальчик.— Многая лета!
Дядя, вполне удовлетворенный, кивнул головой.
— А теперь,— сказал он,— послушаем о фирме.
— Ну что касается фирмы, много не расскажешь, дядя,— сказал мальчик, орудуя ножом и вилкой.— Это ужасно темный ряд конторских помещений, а в той комнате, где я сижу, есть высокая каминная решетка, железный несгораемый шкаф, объявления о судах, которые должны отплыть, календарь, несколько конторок и табуреток, бутылка чернил, книги и ящики и много паутины, а в паутине, как раз над моей головой, высохшая синяя муха; у нее такой вид, как будто она давным-давно там висит.
— И это все? — спросил дядя.
— Да, все, если не считать старой клетки для птиц (не понимаю, как она туда попала!) и ведерка для угля.
— Неужели нет банковских книг, или чековых книг, счетов, или каких-нибудь других признаков богатства, притекающего изо дня в день? — осведомился старый Соль, пытливо глядя на племянника из тумана, который как будто всегда окутывал его, и мягко подчеркивая слова.
— О да, этого, должно быть, очень много,— небрежно отвечал племянник,— но все это в кабинете мистера Каркера, мистера Морфина или мистера Домби.
— А мистер Домби был там сегодня? — осведомился дядя.
— О да. Весь день то приходил, то уходил.
— Вероятно, он никакого внимания на тебя не обращал?
— Нет, обратил. Подошел к моему месту,— хотел бы я, дядя, чтобы он не был таким важным и чопорным,— и сказал: «А, вы — сын мистера Джилса, мастера судовых инструментов?» — «Племянник, сэр»,— отвечал я. «Молодой человек, я и сказал: племянник»,— возразил он. Но я бы мог поклясться, дядя, что он сказал: сын.
— Полагаю, что ты ошибся. Это неважно.
— Да, неважно, но я подумал, что ему незачем быть таким резким. Никакой беды в этом не было, хотя он и сказал сын. Затем он сообщил, что вы говорили с ним обо мне, и что он подыскал для меня занятие в конторе, и что я должен быть внимательным и аккуратным, а потом он ушел. Мне показалось, что я как будто не очень ему понравился.
— Вероятно, ты хочешь сказать,— заметил старый мастер,— что он как будто не очень тебе понравился.
— Ну, что ж, дядя,— смеясь, отозвался мальчик,— быть может, и так! Я об этом не подумал.
К концу обеда Соломон призадумался и время от времени всматривался в веселое лицо мальчика. Когда они пообедали и убрали со стола (обед был доставлен из соседнего ресторана), он зажег свечу и спустился в маленький погреб, а его племянник, стоя на заросшей плесенью лестнице, заботливо светил ему. Пошарив в разных местах, он вскоре вернулся с очень старой на вид бутылкой, покрытой пылью и паутиной.
