Нахлынули воспоминания, и лицо Камиллы заледенело; Мак — Арану показалось, что боль ее передалась ему со всей остротой и пронзительностью, и былое негодование как рукой сняло.
— Камилла, честное слово, мне очень жаль. Я понимаю, ты этого не хотела. Если уж тебе надо кого — нибудь ненавидеть, ненавидь лучше меня. Это моя вина; понимаю, я действовал совершенно безответственно…
Его нежность, его готовность принять на себя всю вину обезоружили ее.
— Нет, Рэйф, — с болью в голосе проговорила она, — так нечестно. Когда все случилось, мне хотелось этого ничуть не меньше, чем тебе, поэтому не надо терзаться. Беда в том, что все мы давно разучились ассоциировать секс и беременность, мы для этого теперь слишком цивилизованны. К тому же никто из нас не мог знать, что стандартные контрацептивы не работают.
Мак — Аран нагнулся к кушетке и взял Камиллу за руку.
— Ладно, значит, мы виноваты оба. Но неужели ты не можешь попробовать вспомнить то время? Как нам было хорошо?
— Тогда я была не в себе. И ты тоже.
В голосе ее было столько горечи, что Мак — Аран дернулся, как от боли. Камилла попыталась высвободить руку, но он удержал в ладони ее тонкие пальцы.
— Камилла, сейчас я вполне в здравом уме — по крайней мере, так мне кажется — и я по — прежнему тебя люблю. Мне не хватает слов, чтобы выразить, как сильно.
— А мне казалось, ты должен меня ненавидеть.
— Ну как я могу тебя ненавидеть? Конечно, меня беспокоит, что ты не хочешь этого ребенка, — добавил он, — и будь мы на Земле, может, я и согласился бы, что у тебя есть право выбора… сохранять ребенка или нет. Конечно, это меня тоже беспокоило бы… и я, разумеется, не собираюсь сокрушаться насчет того, что нашему ребенку предоставляется шанс выжить.
— Значит, — вскинулась Камилла, — ты рад, что меня хотят заставить рожать?
— Ну как могу я быть рад чему бы то ни было, что делает тебя такой несчастной! — в отчаянии воздел руки Мак — Аран. — Ты думаешь, мне приятно видеть тебя в таком состоянии? Это меня просто убивает! Но ты беременна, и тебе плохо, и если тебе делается хоть немного лучше, когда ты даешь волю языку… Камилла, я люблю тебя, и что мне остается, кроме как все выслушивать и пытаться изредка вставить что — нибудь обнадеживающее? Если бы только ты не была так несчастна — а я так беспомощен!
Его беспокойство и смятение передались Камилле в полную мощь — и она, привыкшая ассоциировать этот эффект исключительно со временем Ветра, была поражена настолько, что былое негодование и жалость к себе как рукой сняло. Она медленно приподнялась на кушетке и взяла Рафаэля за руку.
