Тут подает голос Стан, о котором Франк начисто забыл.
— Не освежить ли ей память? — картавит он.
Парень, видимо, поднаторел в таких штучках. Кромер выбрал не новичка. Может быть, даже нарочно — не доверяет Франку?
Старуха прилипла к стене. На лицо ей упала прядь редких желтых волос. Она раскинула руки, прижав ладони к имитации кордовской кожи.
Франк машинально повторяет:
— Часы!.. Часы!..
Выпил Франк немного, но ощущение у него такое, будто он здорово набрался. Все смутно, расплывчато, лишь отдельные детали вырисовываются с утрированной отчетливостью — желтовато-серая прядь, прилипшие к стене ладони, взбухшие голубые вены на старческих руках.
Он, обычно такой хладнокровный, вынужден слишком резко обернуться, чтобы посмотреть, где Стан, и фуляр развязывается. Прежде чем Франк успевает подхватить платок и прикрыть лицо, старуха узнает его и вскрикивает:
— Франк!
И, что уж вовсе глупо, поправляется:
— Маленький Франк!
Он жестко повторяет:
— Часы!
— Знаю, знаю, ты все равно их найдешь. Ты всегда умел настоять на своем. Только не делай мне больно! Я скажу…
— Боже мой, это же Франк! Маленький Франк!
Старуха приободрилась, но в то же время трусит еще отчаяннее. Она стряхнула с себя оцепенение, и голова у нее работает снова — это заметно. Она семенит по коридору в кухню, где Франк замечает плетеное кресло и толстого рыжего кота, свернувшегося клубком на красной подушке.
Кажется, будто старуха говорит сама с собой или твердит молитву, шевеля костлявыми руками в рукавах старого платья, которое висит теперь на ней мешком.
А вдруг она лишь пытается выиграть время? Старуха испытующе поглядывает на Стана, пытаясь определить, не окажется ли тот жалостливей, чем Франк.
— Да зачем они тебе? Подумать только, ведь мой бедный брат любил тебе их показывать, заводил бой, подносил их, одни за другими, к твоему уху, а у меня всегда были для тебя конфеты… Вон, кстати, и коробка на камине, только пустая… Конфет теперь не достать… Ничего не достать… Лучше уж помереть…
Она плачет. На свой манер, но плачет, хотя, возможно, даже сейчас ловчит.
— Часы!
— Он их столько раз перепрятывал из-за всех этих событий… И вот год, как его нет, а ты про это даже не знал!.. Теперь никто ничего не знает… Будь он жив, я уверена…
В чем она уверена? Все это чушь. Пора кончать. Адлер, вероятно, нервничает и, того гляди, уедет без них.
— Где часы?
Она еще ухитряется поправить полено в очаге и, повернувшись к Франку спиной — нарочно, он это чувствует, — разъяренно шипит:
