А у Пембертона с его вечно самодовольной улыбкой?
А у такой стервы, как м-с Поуп?
Пи-Эм не размышлял в полном смысле слова. Он не сознавал, что размышляет. Он направлял лошадь то вправо, то влево, обшаривал кустарник: они приближались к местам, где мог скрываться Доналд.
Далеко позади них двигалась охота — с собаками, ковбоями, может быть, с ружьями.
Как великолепно, однако, держалась Нора весь день, особенно под конец, когда Пи-Эм уезжал. Ему хотелось, чтобы Доналд узнал об этом. Доналд не прав, видя в каждом врага. Он оскаливается, прежде чем успеваешь ему помочь.
«Знаю, вы ничего не хотите для меня сделать, но я вас заставлю».
Интересно, злится ли и он на себя, оставшись один и чувствуя, что накануне влил в утробу слишком много виски? Пожалуй, нет. Бывают люди, которым никогда за себя не стыдно.
Вдруг Фолк остановился, вытянув шею и знаком задержав спутника. В кустах что-то шелохнулось. Сверх всякого ожидания Пи-Эм не только не взволновался, но, напротив, окончательно успокоился. Ему пришло в голову положить руку на револьвер. Он не почувствовал страха, только в груди что-то сжалось.
Есть все основания полагать, что Доналд опорожнил бутылку виски, которой даже после пива оказалось, к сожалению, недостаточно, чтобы свалить его с ног. Еще вероятнее, что он сейчас в стадии возбуждения, когда становится особенно агрессивен.
Чувствуя, что его вот-вот возьмут, такой человек вполне способен выстрелить. Он сам это сказал. Предупредил брата, как м-с Фолк — мужа.
«Никто и ничто не помешает мне перебраться, ясно?»
Фолк тронул лошадь, та сделала несколько шагов в направлении кустов, и Пи-Эм даже не сообразил, что спутник его добровольно, ничем к тому не побуждаемый, подвергает себя опасности.
— Можно ехать, — объявил наконец бывший автомеханик.
Причиной тревоги оказался молодой койот: слышно было, как он удирает через заросли.
Тем не менее люди стали осторожнее и замолчали.
В их осанке и движениях появилось нечто торжественное.
Пи-Эм хотел было раскурить сигару, но раздумал.
На брата он не сердился, но вспоминал о нем с невольной горечью. За что Доналд говорил с ним таким тоном? Это неоправданная жестокость: Пи-Эм и без того сам себя мучит.
Тем не менее он, как и Фолк, сделал все, что мог.
Грома по-прежнему не было, но молнии вспыхивали чаще, с каждым разом озаряя все большую часть местности.
Впереди послышался шум невидимой еще реки. Здесь с ней тоже не сладить. Лошачий брод дальше. Пи-Эм забеспокоился, правильно ли он выбрал тропинку.
