— Нет, Николай, мы не можем ее взять. А вдруг она заразная? Вдруг у нее глисты или блохи?
Собака удивленно посмотрела на бабушку. Потом на меня. И на всякий случай отряхнулась.
— Нет у нее никаких блох, — обиделся я за потеряшку.
— Откуда ты знаешь? Она же бог знает по каким помойкам шлялась.
Собака вздохнула, почесалась и легла на коврик у двери, положив голову на лапы.
— А если даже и есть, что ж из-за этого ее на улицу выгонять? Вот скажи, если бы у тебя были блохи, мы что, должны были бы выгнать тебя на улицу? — не сдавался я.
— Не говори глупостей! И прекратим эту дискуссию, — не на шутку рассердилась бабушка. — Когда ты вырастешь, сможешь завести хоть целую свору. А пока, хочешь ты этого или нет, тебе придется слушаться взрослых.
Я знаю, что мужчина не должен быть хлюпиком. Я крепился изо всех сил. Но слезы сами закапали у меня из глаз.
— Она же одна пропадет! Ее нельзя выгонять! Бабушка, миленькая! Я ведь обещал ей! Она же все понимает! — кричал я, обхватив собаку за шею. Но бабушка была непреклонна. А потеряшка даже не зарычала, когда ее взяли за ошейник. Она ведь думала, что бабушка просто решила с ней погулять…
Вечером, когда с работы вернулись родители, бабушка им все рассказала. Я слышал голоса на кухне, но слов разобрать не мог. Они как будто о чем-то спорили. Потом хлопнула входная дверь. В окно я видел, как отец, держа в руках веревку, вышел на улицу. Был сильный ветер. Отец поднял воротник, постоял немного и направился в сторону собачьей площадки. Спустя час он вернулся. Один. Все с той же понуро болтавшейся веревкой в руках. А я стоял и смотрел в окно. Я больше не плакал. Я просто стоял и смотрел. Как падает снег. Большими белыми хлопьями. На машины и деревья. На подоконник и на крыши домов. На чьи-то смешные мохнатые уши… Я просто стоял и слушал, как падает снег.
Про царицу египетскую и героя подполья
Сижу, прижавшись к бетонной стене. Стучу зубами. То ли от страха, то ли от холода. Вокруг темно и тихо. Ноет плечо. Пахнет паленой шерстью. Слышно, как где-то капает вода. Интересно, я еще жива?
Чтобы согреться, переминаюсь с лапы на лапу. Пробую шевелить мозгами. Где я? Нет, на рай не похоже. Мрачновато. Да и запах не тот. Грязный бетонный пол, по углам — кучи всякого хлама. В двух шагах от меня — большая, благоухающая мазутом, канализацией и гнилой картошкой лужа. Как я сюда попала? Не помню. Помню только ужасный грохот, вспышку, потом опять грохот. Со всех сторон что-то свистело, шипело, трещало. Сыпались искры, в небо один за другим взвивались огненные шары. И было так страшно, что я, зажмурив глаза, бросилась под ближайшую скамейку. А люди вокруг только смеялись, улюлюкали и размахивали руками. Я тоже люблю повеселиться, но разве это смешно, когда тебе к ошейнику привязывают какую-то штуковину, которая трещит как гремучая змея и больно-пребольно плюется? Когда мне в ноздри вдруг шибанул резкий запах паленого, я сломя голову бросилась наутек. И вот сижу теперь одна-одинешенька в холодном, темном, совершенно необитаемом подвале…
