В простенке, между замызганной плитой и шкафом, сидела ее дочь Ася. Девочка была худенькой и бледной. На грязном треугольном личике выделялись огромные глаза серо зеленого цвета. На руках она держала кошку, которая удивительно походила на нее. Мордочка кошки тоже была худой и треугольной, только глаза были раскосые, ярко желтого цвета, злые и голодные.
Ася прижимала кошку к себе, молча поглядывая на мать. Эка невидаль ― молча. Она вообще не разговаривала. Хотя немотой не страдала. Молчит ребенок и хорошо. Кто бы с ней говорил? Мать, почти всегда пьяная, или очередной» папа»?
Соседка Ира, работавшая в школе, говорила, что у Аси задержка развития и с ней надо заниматься. Нинка кричала на всю улицу, что если Ирке делать нечего, то пусть сама и вошкается с Асей. А ей, Нинке, и без того забот хватает. И вообще ей всякие льготы положены и послабления, раз у нее ребенок на голову больной.
Соседи жалели Асю. Иногда угощали, давали старую одежду. Но своим детям не разрешали с ней играть и приводить в гости. Ну, их, эту семейку. Алкаши они и есть алкаши.
Девочка не обижалась. Она все равно не умела играть. И если мать не кричала на нее, срывая похмельную злость, то теперь, когда у нее появилась настоящая подружка, такая же заброшенная и никому не нужная, тощая маленькая кошка, девочка была почти счастлива.
Нинка, поджав губы, оглядела дочку.
– Смотри у меня, нагадит твоя шленда, за шкирку и в помойку. Откуда взяла туда и снесешь. Ладно, играйся пока, уродушка моя.
Через месяц, без кошки Асю не возможно было увидеть. Она носила ее на руках, как куклу, прижимаясь щекой к маленькой кошачьей головке. Кошка никогда не уходила далеко. Побегает по своим делам и привстав на задние лапки, тянется к Асе на руки.
Свою скудную и редкую, по причине беспробудного пьянства матери, еду, Ася всегда делила с кошкой. Та садилась, аккуратно подобрав лапки, и ела, торопливо пережевывая мелкими острыми зубами.
Наступил ноябрь. Из щелей и рассохшегося окна, сильно дуло. В комнате было холодно. Виктор стал еще злее. Занять не у кого. Копеечное пособие Нинки давно пропито. Виктора бесило все. Хотелось сорвать злость, чтобы полегчало. Он бил Нинку, но полного удовлетворения не испытывал. Зато после трепки, Нинка умудрялась достать хотя бы стакан портвейна.
В субботу она ушла на промысел, а Виктор как всегда остался дома. Он не находил себе места, руки его тряслись, и от злости и дергалась бровь. Ася зашла в комнату, оставив дверь приоткрытой, чтобы вернувшись, кошка не скреблась и не попалась на глаза Виктору.
