В свое оправдание Пиппа могла сказать только, что у нее не оставалось иного выхода. Ее подруга была в опасности. Когда Пиппа вернулась меньше получаса назад в квартирку, в которой жила вместе с Селиной, то обнаружила, что подруги там нет.
Поэтому-то Пиппа и отправилась в «Жак», надеясь поговорить с Себастьяном Сен-Жерменом и попросить его сделать что-нибудь, чтобы убедиться, что Селина в безопасности. Что она не подходила к этим… странным существам. Ибо Пиппа была уверена в одном: члены Львиных чертогов не были людьми.
Пиппа выяснила правду спустя несколько дней после того, как на Селину напали. Ни разу Пиппа не пыталась выяснить всю правду, однако видела достаточно, чтобы точно уяснить, что они не те, кем хотят казаться. Люди так не двигаются – словно дым во мраке. К тому же она никогда в жизни не видела столь красивых мужчин и женщин. Ну и последнее – они, похоже, никогда не ели и не нуждались в отдыхе, и никогда не выглядели уставшими. К тому же они моргали так, точно делали это нарочно, задним числом.
Пиппа мысленно ругала себя, ломая руки, будто они вымокли под ледяным дождем.
Если Себастьян Сен-Жермен откажется поговорить с ней сегодня, ей придется искать его дядю, а от одной мысли о нем ее бросало в дрожь. Его дядя пугал Пиппу до потери сознания. Какой бы темной магией он ни обладал – какие бы силы ни позволили ему оградить Селину от ее худших воспоминаний, – ничего из этого не сработало. Больше не работало.
И еще более удручающим был тот факт, что Пиппа больше не могла поддерживать эту ложь. Само по себе вранье лучшей подруге уже дурно, однако раньше Пиппа убеждала себя в том, что делает так из благих намерений, что это пойдет Селине на пользу. Никто не должен мучиться от воспоминаний о подобном жутком происшествии. Уж Пиппе это было известно: ей потребовалось немало лет, чтобы избавиться от последствий всего, что она сама пережила ребенком в Йоркшире.
Однако в течение последних нескольких недель Пиппа не могла спать по ночам из-за переживаний. Она слышала, как плачет во сне Селина, и крутилась в собственной кровати, размышляя о том, не совершила ли она ошибку. Правильно ли было отнимать у человека его воспоминания, пусть даже и те, что причиняли боль?
Пиппа тоже пережила немало боли. Кто-то, разумеется, мог бы возразить, что боль многому ее научила. Лицо Пиппы посуровело. Нет, она не хотела, чтобы Селина страдала, чтобы усвоить какие-то уроки. Если любишь кого-то так, как она любила Селину, не пожелаешь ему подобных воспоминаний.
