― Возможно, — осторожно отвечаю я, — но пока точно неизвестно. Мэгги уже в пути. Мы будем рядом, и если вам больно, я хочу знать.
― Проклятье! — говорит он. — Слишком рано умирать. Много причин жить. Моя Мэгги. Наш Парень...
Он может произносить только одно слово за вдох.
― Фергус, я могу дать еще немного лекарства от одышки в любое время, но оно может вызвать сонливость. Хотите быть в сознании, когда приедет Мэгги, или дышать свободнее, но бороться с сонливостью?
Прежде чем Фергус успевает ответить, его дыхание становится медленным, хриплым и затрудненным, а зрачки начинают расширяться. Он теряет сознание, не отвечает на стимулы и умирает. Тромб продвинулся глубже. Его легкие не работают, а мозг не получает кислород. В течение пяти минут его дыхание полностью останавливается.
Когда через десять минут приезжает Мэгги, ее проводят прямо в кабинет старшей медсестры, и она представляет меня. Я так много слышала о ней, но никогда не встречала. Я должна сказать, что Фергус мертв. Медленно и осторожно произнести эти слова, чтобы она поняла. Сидя рядом с ней, я рассказываю о тромбе в ноге Фергуса, который добрался до легких и помешал ему дышать. Я объясняю, что мы справились с одышкой и ему было спокойно и комфортно. Описываю его радостный рассказ о дне рождения их сына и повторяю последние слова: «Моя Мэгги. Наш Парень...»
Умение понимать другого — важный навык, который может работать, только если человек готов воспринимать новое, а не искать подтверждения своим мыслям.
Вместе мы идем в палату, где медсестры убрали капельницы и кислородные трубки, и он лежит тихий, бледный, хрупкий в постели. Я показываю Мэгги, где можно сесть, чтобы дотронуться до него, обнять, поговорить. Она может оставаться здесь так долго, сколько нужно.
Позже она возвращается в кабинет Сестры и пьет «чай с сочувствием», пока я выписываю свидетельство о смерти. Я спрашиваю, есть ли что-то еще, что она хотела бы знать.
― Нет, — медленно говорит она. — Я только хочу сказать, что очень рада тому, что сегодня с ним были вы, а не та корова, которую он видел в клинике в прошлый раз.
Меня будто молнией поразило. Что она хочет сказать? Я спрашиваю, что случилось в клинике.
― Та доктор сказала ему, что надежды нет. Можно пропустить неделю лечения, и это не будет иметь никакого значения. Он не говорил мне, пока мы не вернулись домой. Эта корова забрала всю его надежду.
Сестра смотрит на меня. Я слышу, как в моей голове проносятся мысли. Дыши! Дыши! Что я сказала? Что он услышал? Не могу представить, что наша беседа в клинике могла быть представлена с такого ракурса. Я помню, как спрашивала, не должна ли поговорить с ней. Помню, как он отказался. Интересно, что он услышал.
