Упоминание о смерти стало табу. Произошел плавный переход, во время которого мы утратили знания о процессе умирания и словарный запас, описывающий его. Такие эвфемизмы, как «ушедший» или «скончавшийся», заменили «умерший» и «мертвый». Болезнь стала «битвой», а больные, лечение и его исход описываются в военных метафорах. Неважно, что жизнь была прожита хорошо, что человек был удовлетворен своими достижениями и богатым жизненным опытом: в конце он останется «проигравшим битву со смертью», а не просто умершим.
Возрождение языка болезни и смерти позволяет просто и однозначно говорить о ней. Вместо того, чтобы вести себя так, будто слово на букву «с» — магическое заклинание, которое может нанести вред, будучи произнесенным вслух, мы можем помочь умирающему предвидеть последний этап своей жизни, спланировать все заранее, чтобы подготовить близких и принять понятие смерти как то, что происходит в конце каждой жизни, вернуть в рамки нормального. Открытое обсуждение уменьшает суеверия и страхи и позволяет быть честными друг с другом, когда притворная и благонамеренная ложь может разлучить нас, тратя ценное время.
Прямое общение посредством разговора — настолько неотъемлемая часть жизни, что мы часто воспринимаем его как должное, однако все знаем о случаях, когда друзья и семья попадают в другую крайность. То, что они поняли, слушая нас, оказывается вовсе не тем, что мы имели в виду, когда говорили. А теперь представьте вероятность путаницы, недопонимания и трудностей перевода, когда человек получает важную информацию от своего врача, а затем пытается сообщить об этом семье. Это рецепт катастрофы.
В начале карьеры мне посчастливилось целый год проработать научным сотрудником в научно-исследовательском онкологическом центре с авторитетной командой новаторов. Моя роль заключалась в том, чтобы следить за пациентами, которые согласились принять участие в испытаниях новых лекарств. Иногда это были противораковые препараты, а иногда и другие, предназначенные для уменьшения побочных эффектов лечения. В течение года я в основном работала с пациентами, не имеющими шансов на излечение, — они знали, что единственным вариантом было улучшение качества их жизни или продление ее на короткое время. Некоторые из них смело предлагали опробовать новые противораковые препараты на себе, понимая, что вряд ли получат какую-либо пользу, но были готовы помочь исследованиям, а в будущем и другим пациентам. Для некоторых это был личный крестовый поход против рака; для кого-то — возможность помочь другим; для третьих это была форма сделки с Богом или Судьбой в надежде, что наградой станет неожиданная поправка.
