.
«Мы, живые» – первая попытка Рэнд связать свою идею фикс об индивидуализме с более масштабными социальными и политическими проблемами. В романе чувствуется её презрение к массам, но общая тематика стала иметь больший вес и релевантность, что отсутствовало в её более ранних работах. В своих записях к роману она впервые использовала слово «коллективизм»; книга демонстрирует «его дух, влияние, последствия», как было написано ею на полях. Использование Рэнд этой концепции показало, что она теперь разбирается в современном американском языке. Когда страна в 1930-е гг. всё больше погружалась в депрессию, стали появляться разговоры о коллективных решениях и коллективном действии[56]. Как и многие другие, Рэнд считала Россию символом коллективизма. Такое понимание лежало в основе её осуждения.
По мнению Рэнд, коллективизм сам по себе был проблемой, поскольку в приоритет ставил общее благо ценой жизней отдельных людей. Россия со своими чистками, тайной полицией и краденой собственностью была ярчайшим примером такой правды. Однако в романе она хотела показать, что эта проблема вышла за пределы России, что дело было именно в принципах коммунизма, а не только в его применении. Рэнд отказывалась дать коллективизму какое-либо моральное обоснование. Кира говорит Андрею: «Мне противны твои идеалы»[57]. Это был зачаток критики Рэнд альтруизма. Он также ознаменовал развитие и зрелость её философии. Первые работы Рэнд были посвящены столкновениям исключительных личностей непосредственно с обществом, в котором они живут. Теперь она начала изучать вопрос о том, как эти силы проявлялись в большем масштабе.
Переход к социальной системе изменил труды Рэнд. В Советской России она нашла место действия, подходящее для полного и убедительного выражения её собственных внутренних эмоциональных паттернов. Помещённый в условия угнетающего общества, одинокий, осаждённый человек становится не антисоциальным изгоем, но почитаемым борцом за свободу. Прошлое Рэнд также помогало ей разбираться в самых диких полётах её фантазии. Сюжет романа был причудлив, но большинство персонажей воспринимались искренними. Многих из них Рэнд создавала по прообразу своих знакомых из России и не стеснялась использовать собственный опыт для описания разочарования и неуверенности в будущем от жизни при советском коммунизме[58].
Рэнд ожидала, что роман быстро уйдёт в продажу. Она понимала, что он был не самым лучшим из того, что могло выйти из-под её пера, но это всё равно лучше, чем всё, что она писала раньше. Кроме того, у неё было немного нужных связей. Её голливудский помощник Гувернер Моррис назвал её последнюю работу «советской «Хижиной дяди Тома» и послал рукопись своему другу Г. Л. Менкену, известному литературному критику. Как и Рэнд, Менкен был ярым сторонником философии Ницше. Будучи беззастенчивым сторонником элитизма, он с удовольствием насмехался над глупостью американских «болванчиков». Со временем Менкен становился всё более политически консервативным и смог убедиться в важности послания Рэнд об индивидуализме. Моррису он ответил, что роман «Мы, живые» был «на самом деле блестяще выполненной работой», и они поставили свои имена под рекомендациями на рукописи. Несмотря на это, агент Рэнд сообщал ей, что издательства вновь и вновь отказывались принимать книгу в печать
