. Видный испанский теолог Луис де Карвахаль, сначала защищавший, а позднее критиковавший эразмовское толкование Писания, решительно выступал против так называемой «софистики», характерной для многих схоластов. «Что до меня, то я желал бы учить теологии, не сеющей раздор, не софистской, но чистой, лишенной замутненности»
[102].
Тексты самих древних софистов давно были утрачены, об их авторах оставалось лишь карикатурное представление, но при этом многие гуманисты осуждали европейские университеты, где, по их мнению, привечали негодных учителей и посредственных ученых, виновных в тех самых грехах, в коих изобличали софистов Платон и Аристотель. В XVI веке Франсуа Рабле, придерживаясь уже сложившегося представления о софистах как о бездарях, насмехался над теологами-схоластами из Сорбонны, изображая их «философами-софистами»: пьяницами, грязнулями и хапугами. Придуманный им уморительный магистр Ианотус де Брагмардо на просторечном французском, изобилующем неправильной латынью и переиначенными цитатами, произносит схоластическую речь, дабы вернуть колокола собора Богоматери, которые великан Гаргантюа выкрал, чтобы повесить на шею своей кобыле. Можно сказать – седлает схоластического конька: «Город без колоколов – все равно что слепец без клюки, осел без пахвей, корова без бубенчиков. Пока вы нам их не вернете, мы будем взывать к вам, как слепец, потерявший клюку, верещать, как осел без пахвей, и реветь, как корова без бубенчиков»[103].
Отказ Рабле придерживаться традиционных литературных форм (его «Гаргантюа и Пантагрюэль» – это ниспровергающая каноны россыпь стилей, в которой и пародия на летописные хроники, и пастиш, и гротескные перечни, и злая карикатура) порожден глубоким интересом к традиционным знаниям и верованиям – а точнее, растущим неверием в существование «духовного кризиса» – и знанием подоплеки, из которой в университетах и монастырях взросла официальная христианская культура[104]. Общественное устройство, пошатнувшееся во времена Данте, в XVI веке нашло отражение в образе мира, где все наоборот, все оборачивается своей противоположностью: осел – тот, кто учит, охраняет и повелевает[105]. Оракул Божественной Бутылки, к которому Пантагрюэль, сын Гаргантюа, и его спутники обращаются в последних главах Пятой книги, велит: «Когда… вы возвратитесь к себе, то засвидетельствуйте, что под землею таятся сокровища несметные и дива дивные». «Все движется к своей цели», – гласит надпись на стене в храме оракула. Рабле как будто хочет сказать, что любопытство, будь то божественное или людское, следует черпать до последней капли. Наша любознательность должна вознаграждаться при взгляде, обращенном не в небеса, а к земле. «Ибо все философы и древние мудрецы, дабы благополучно и беспечально пройти путь к богопознанию и к мудрости, почли необходимым, чтобы вожатаем их был бог, а сопутником – человек»
