Анна: Интересно, почему все мужчины говорят всегда одно и то же?
Этингоф: Не все, не все!.. Только один я и больше никто… Ну, подумай сама, радость моя, разве кто-нибудь любил тебя сильнее, чем я?.. А как я страдал?.. Как я страдал в разлуке! Один. Лицом к лицу с этой ужасной Фридой Марковной, так что даже ангелы, пролетая надо мной, говорили – о, этот бедный, бедный, бедный Этингоф!
Анна: Бедный, бедный Этингоф…
Этингоф: Бедный, бедный Этингоф…
Анна: Бедный, бедный, Этингоф…Господи, что с тобой?
Этингоф (схватившись за сердце): Пустяки… Пустяки… Мне просто немного душно, вот и все…
Анна: Тебе что-нибудь дать?.. Что-нибудь принести?
Этингоф: Ничего. Ничего… Сейчас все пройдет… Надо только немного полежать… (Ложится, протягивая Анне руку). Сядь, сядь со мной…
Анна (взяв Этингофа за руку и присаживаясь рядом): Я тут, я тут…
Небольшая пауза.
Этингоф (негромко, издалека): Как все-таки смешно… Когда я был моложе, то думал, что мир бесконечен и у меня вряд ли хватит сил, чтобы обойти его из одного конца в другой… Но прошло время и я убедился, что мир со всеми своими чудесами легко умещается в одном случайном взгляде или в одном не к месту оброненном слове, которое расслышит далеко не всякое ухо…(Смолкает).
Анна: Да, да… Только не волнуйся, не волнуйся. Все будет хорошо… Вот увидишь… Увидишь…
Долгая пауза.
Анна сидит, держа в своих руках руку Этингофа.
Из кладовки вновь появляется Бог. В руке его – почти пустая банка варенья. Он останавливается возле лежащего и какое-то время молча стоит рядом, вглядываясь в его лицо.
Анна: Он умер.
Бог: Не слепой. (Взяв руку Этингофа, ищет пульс, затем возвращает руку на место). Как видишь, это было совсем несложно.
Анна: Да.
Бог: Хочешь варенья?
Анна: Нет.
Бог: Глупости. Попробуй.
Анна: Я не хочу.
Бог: Ну, как знаешь. (Идет по сцене, доскребывая остатки варения).
Пауза.
(Поставив пустую банку на стол). Признаться, меня всегда удивляло, что человек всегда представляет себе смерть в виде какого-нибудь ужаса с косой или черепом, тогда как на самом деле она выглядит вполне безобидной, вполне домашней и ничуть не похожей на другие смерти… К одному она приходит в виде какого-нибудь грязного платка, к другому, как детский воздушный шарик, а к третьему как маленькая пластмассовая куколка с голубыми глазами… Смерть у каждого своя, вот почему она заявляет о себе не откуда-то извне, а из глубины твоей собственной жизни, так что, пожалуй, не будет преувеличением сказать, что ты сам есть своя собственная смерть, которая приходит, чтобы вернуть тебя самому себе… (
