Жена Лота оглянулась и стала соляным столпом. Смысл рассказанного сомнений не вызывает: оглядка отдает тебя во власть прошлого, которое и манит, и сковывает тебя по рукам и ногам, превращая в пленника, не способного уже сделать ни одного шага. Прошлое, – несуществующее, пригрезившееся, – делает таким же несуществующим и меня, живущего.
Не следует ли поэтому тебе оглядываться не так, как это сделала лотова жена, а как-то иначе: как власть имущему? Не попробовать ли тебе властвовать над прошлым, а не бояться его колдовских чар? Не поучиться ли превращать его вчера в твое завтра? Да, разве и само оно ни просит тебя вернуть его самому себе, – этот призрак, уставший бродить по безводной пустыне небытия, жаждущий, наконец, обрести реальность?
Сократ: Скажи-ка, чужестранец, верно ли то, о чем рассказал мне Калликл – ты действительно покидаешь нас с первым же отплывающим кораблем?
Чужестранец: Это так, Сократ.
Сократ: По правде сказать, рассказ Калликла поверг меня в изумление. Я даже не решаюсь повторить то, что я услышал от него относительно причин твоего поспешного отъезда. Но я не могу и промолчать, чужестранец…
Чужестранец: Говори смелее, Сократ.
Сократ: Говори!.. Легко сказать!.. Скажи-ка, правда ли, как сказал Калликл, тебя преследует некая благородная особа, чье имя, без сомнения, повергнет в трепет любого смертного?
Чужестранец: Истинная правда, Сократ. Да ведь Калликл, наверное, назвал тебе ее имя?
Сократ: Назвал, любезный. Но не назовешь ли ты мне его сам? По правде сказать, мои собственные уста сковал страх.
Чужестранец: Я бегу от Истины, Сократ. Вот это имя, которое, как я полагаю, тебе хорошо знакомо.
Сократ: Надеюсь, это так, чужестранец… Но послушай-ка, Калликл, какому странному стечению обстоятельств обязаны мы знакомству с нашим гостем!
Калликл (шепотом): Я же говорил тебе, Сократ, что он не совсем в себе.
Сократ: Погоди-ка, Калликл… Чем же, скажи, не угодил ты Истине, чужеземец, что она преследует тебя, словно сборщик налогов? Был ли ты с ней непочтителен или существуют какие-нибудь другие причины, – прости, но хотя душа моя и замирает всякий раз, когда я слышу это имя, однако же, не стану скрывать, что я просто сгораю от любопытства не хуже последней базарной торговки.
Чужестранец: Дело в том, Сократ, что она влюбилась в меня… Да не делай ты, ради Аполлона, такое лицо, Сократ. Клянусь своим спасением – это правда. Лишив меня покоя, она преследует меня всеми правдами и неправдами, полагая, что я должен безропотно уступить ее постыдным домогательствам, словно последний раб.
