Моника резко повернулась на каблуках.
— Не смею вас задерживать. — Она стала подниматься по лестнице на террасу упругим, уверенным шагом, который выработала еще в пятнадцатилетнем возрасте, однако ее эффектный уход был испорчен тем, что она споткнулась о лежащий на ее пути молоток.
— Сукин сын, — вырвалось у нее.
Она сумела удержаться и не высказать вслух всех проклятий, которые пришли ей в этот момент на ум. Моника услышала смешок Ламберта за спиной. Черт бы побрал этого человека!
— О, мисс Д’Арси! вы не ушиблись? — с тревогой в голосе спросила Дороти.
— Все в полном порядке, — бросила Моника и скрылась в дверях, не обернувшись.
— Еще и неуклюжая, — тихо пробормотал Пит. Дороти озадаченно посмотрела на него.
— Я искренне думала, что ей эта идея понравится, — проговорила Дороти, поправляя на носу очки в черепаховой оправе. Она покачала головой. Не обращайте внимание на бурный нрав мисс Д’Арси. Понимаете, она привыкла сама вести дела. Но вообще она очень славная девочка. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь так заботился о своей матери. Вы поймете меня, когда получше узнаете ее.
«Узнать ее получше? — да я предпочту языком выкрасить все стены».
— До завтра, Дороти — произнес он вслух, укладывая инструменты, после чего закрыл доски брезентом.
Солнце превратилось в бледный лимон над самым горизонтом, воздух становился прохладным, как величественно-неприступная мисс Д’Арси. Такая женщина способна так подействовать на парня, что он перестанет чувствовать себя мужчиной. Пит покачал головой и бросил ящик с инструментами в пикап.
Моника доковыляла до гостиной, расположенной в передней части дома, где находилась ее мать, прежде, чем успела остыть. Мирей Д’Арси сидела в кресле на колесах и, закрыв глаза, слушала Лучиано Паваротти. Она открыла глаза и подняла голову, когда Моника влетела в комнату и плюхнулась в цветастое кресло. Чертыхаясь про себя, она сняла туфлю и потерла ушибленный большой палец.
— Что случилось, ma petit?[6] — спросила Мирей Д’Арси тихим голосом. Прожив в Америке более тридцати лет, она так и не утратила французского акцента. Она сочувственно посмотрела на дочь, — ты поранила ногу?
— Гордость мою поранили, — раздраженно произнесла Моника, — ну почему, maman, ты мне не сказала, что наняла этого несносного человека?
— Какого несносного человека?
— Питера Ламберта!
Мирей приподняла бровь. В свои шестьдесят два года она оставалась хрупкой и все еще красивой женщиной, несмотря на случившийся с ней удар, который растянул мышцы на одной стороне лица и лишил ее способности передвигаться.
