— Кого? — пересела на кровать.
— Тех, кто убил родителей. Тех, кто подставил Анри. Найду и убью.
Фил говорил спокойно, и от этого было только страшнее, потому что это не были обещания, рожденные в момент душевной слабости, нет. Это была клятва.
— Прости, что приходится возиться со мной. — Фил поднялся и сел рядом. Он стал казаться еще старше, и мне было не по себе.
— Не извиняйся, я…
— Сейчас надо добиться, чтобы Анри оправдали. Ты мне поможешь?
— Конечно.
— Спасибо.
И снова лег лицом к стене. Я не стала его трогать. Только пристроилась на своей половине и смежила веки, стараясь избавиться от стоящей перед глазами пустынной площади с виселицей на ней. Я сделаю все, чтобы Анри оправдали. Но как потом ему рассказать, что случилось с его семьей?
К вечеру у Филиппа начался жар. Он в горячке метался по постели, а я применяла все известные заклинания исцеления. Они помогали на полчаса, на час — и пытка начиналась снова. Кажется, он уже не понимал, где находится. То звал меня, то разговаривал с родителями, и становилось жутко. Я держала его за руку и истово молилась светлым богам, чтобы сохранили ему жизнь и рассудок. Я не знала, как он справится. Как вообще можно справиться с тем, что он видел, но должна была хоть как-то облегчить его боль.
— Фил, миленький, — гладила горячую ладонь, — ты только не сдавайся. Я тебя никогда не оставлю, обещаю. Мы справимся.
Он вряд ли меня слышал. Только смотрел мутным взглядом — и снова закрывал глаза. Ночь превратилась в пытку. На рассвете мы оба забылись кратким сном, чтобы затем все продолжилось опять. В обед я заставила Фила выпить хоть немного бульона. У него не было сил сопротивляться — оставалось подчиниться. Сама по-прежнему не чувствовала голода, но тоже заставила себя поесть, иначе мы сляжем оба, а мне надо было вылечить Филиппа. Он весь горел, но, кажется, уже не бредил. Только все время молчал. Даже если я обращалась к нему, делал вид, что не слышит, и мне становилось очень больно. Но забота о Филе отвлекала от жутких мыслей. Надо быть сильной. Надо — ради него. Потому что у него и вовсе никого не осталось. Конечно, у Вейранов должны быть и другие родственники, но вряд ли они рискнут забрать сто к себе.
К ночи снова стало хуже. Я то проваливалась в сон, то просыпалась, и к утру будто лишилась чувств, но скорее это был слишком крепкий сон. А когда проснулась, кровать была пуста.
— Фил? — Тут же подскочила на ноги. — Филипп!
— Тише ты. — Моя пропажа появилась в дверях уборной. С его волос стекала вода. — Я всего лишь решил умыться. Думаешь, далеко уйду?
