Создание мощного флота, казалось, отвечало интересам защиты германской торговли. Однако канцлер Бюлов опасался, что «Тирпиц, концентрировавший все свое внимание на флоте, будет склонен развивать его за счет армии; между тем армия по-прежнему оставалась тем Атласом, на плечах которого, так же как в эпоху великого короля, покоились Пруссия и Германия». Но при этом канцлер верил, что «если бы германский флот был пущен вдело и отправлен на врага в самом начале войны в августе 1914 года, то Германия не только бы находилась в совершенно ином положении, чем сейчас, но и мнение о Тирпице было бы у многих теперь совершенно иное. Роковая боязнь императора рисковать своими любимцами – огромными кораблями, которые были так дороги его сердцу, раболепство и мягкость тогдашнего начальника морского кабинета адмирала Мюллера и наконец ослепление фон Бетмана, который главным образом был озабочен тем, чтобы «не раздражать» англичан, помешали морскому сражению, которое, по мнению значительного большинства наших морских офицеров, имело большие шансы на успех, если бы оно было дано в надлежащий момент».
Однако успех такого сражения для немцев на самом деле выглядел более чем сомнительным. Перевес Англии в тяжелых надводных кораблях был слишком велик, чтобы можно было рассчитывать вывести из строя британский флот в ходе одного сражения. В результате реализации кораблестроительной программы Тирпица получилось так, что к 1914 году германский флот был явно избыточен для выполнения чисто оборонительной функции – защиты германского побережья, но слишком слаб, чтобы нанести решающее поражение британскому флоту и избавить Германию от ужасов блокады. Задним числом можно сказать, что, если бы средства, истраченные на постройку новейших дредноутов, в свое время пошли на развитие подводного флота и укрепление сухопутных войск, шансы Германии на более благоприятный исход Первой мировой войны существенно повысились бы.
А перед этой войной германский флот использовался в основном для полицейских акций за морем для подавления разного рода восстаний в колониях и зависимых странах. Кроме того, он стал средством, с помощью которого сумасбродный кайзер и его не слишком разумные приближенные пугали мир. Так, когда 18 июня 1900 года в Китае восставшими членами «Союза кулака» (в честь которого восстание назвали «боксерским») был убит германский посланник барон Кетгелер, Вильгельм II 29 июня, выступая в Бременсхафене перед отправлявшимися в Китай войсками, заявил: «Пощады не давать, пленных не брать! Подобно тому как тысячу лет назад при короле Этцеле (Атилле) гунны оставили по себе память о своей мощи, до сих пор сохранившуюся в преданиях и сказках, точно так же имя немцев благодаря нашим деяниям должно запомниться в Китае на тысячу лет, так чтобы никогда китайцы не посмели даже косо взглянуть на немца». Князь Бюлов, пытавшийся воспрепятствовать публикации наиболее рискованных выражений из этой речи, впоследствии убеждал императора, что «такие «промахи» льют воду на мельницу тем, кто желает представить страну Гете, Шиллера, Гумбольдта и Канта как страну варваров и язычников, а нашего императора, который в глубине души, как я по-прежнему убежден, хороший христианин и добрый человек, не желающий ничего дурного, они будут изображать в виде кровожадного завоевателя, кем его величество, слава богу, отнюдь не является… Отпуская меня, император подал мне руку и сказал: «Я знаю, что вы желаете мне только добра. Но я уж таков, каков я есть, и переделать себя не могу».
