— Не стоит. Пусть спит. И так, смотрите, какой нездоровый интерес вызвало его заболевание. Мы приехали и уехали, а ведь этой семье здесь жить.
Уже садясь в машину, Валентина Лукинична шутливо спрашивает нас: «Так какой диагноз я должна записать в книге вызовов; что делать, если снова сюда придется ехать?
— А как вы думаете? — отвечаю я вопросом на вопрос.
Латынова смущенно молчит, видимо, она еще не решила, что с больным… Шофер заводит мотор, и машина медленно трогается с места.
— Отравление, но чем — затрудняюсь сказать, — говорит она нам и, улыбнувшись, машет рукой. — Не беспокойтесь, я еще раз навещу ночью обоих ребят…
Я смотрю вслед машине и думаю о работе, предстоящей Валентине Лукиничне, о том, что ее муж сейчас, вероятно, укачивает дочь, обещая, что мама скоро придет, и она действительно всю ночь будет приходить, но не к себе домой, не к своим, а к чужим детям, туда, где она сейчас очень нужна, нужна больше, чем родному ребенку. Одно слово — врач «Скорой».
— Что задумались? — спрашивает меня Константинов.
— Да вот никак не пойму, почему Валентина Лукинична подумала об отравлении.
— А она права, — открывая дверь нашей «Волги», подтверждает Антон Алексеевич. — Именно отравление.
— Уж не алкоголем ли? — смеясь замечаю я. — Ведь говорила же Валентина Лукинична, что поведение Алеши напоминало пьяного человека: такая же необоснованная веселость, развязность, возбуждение, переоценка собственной личности.
— И такая же скачка идей, психомоторное возбуждение.
— Так может быть, все же это маниакальный психоз или шизофрения, и правы те врачи, которые хотели направить больного в больницу?
— Нет, это не психоз, а только психическая реакция. Ведь в данном случае сохранен интеллект, общительность характера ясно выражена.
— Даже чересчур. Мне все время казалось, что он вот-вот кинется нас обнимать.
— Здесь нет и истинных галлюцинаций или разорванности мышления.
— Куда мы поедем? — обращаясь ко мне, спросил шофер.
— В отдел. Хотя постойте. Время уже позднее, поедемте ко мне домой чай пить!
— Ну что ж, чай так чай, — охотно согласился Константинов.
Машина выехала на улицу Красина, еще один поворот — и мы дома. После ужина продолжаем разговор.
— Одного я не пойму, Антон Алексеевич, — обратился я к Константинову, когда мы удобно устроились в моем кабинете, — почему мы не назначили никаких лекарств больным, не выяснили причины.
— Это не совсем так, Дмитрий Константинович. Пока вы были у Алеши, мы успели дать Станиславу солевое слабительное, ввели адреналин и камфору, рекомендовали родителям мальчика дать ему крепкий сладкий кофе, когда он проснется.
