Честно говоря, я не люблю землянику, и если в первое свое посещение как-то не обратил внимания на ее запах, то теперь мне казалось, что он душит меня. Заметил я и другое: с подоконников исчезли горшки с цветами. Теперь они в беспорядке стояли в беседке сада.
— Это все ваш приятель, — раздраженным тоном заметил Пантелеймон Соломонович, увидев мой недоуменный взгляд, направленный на беседку.
Я предложил Элеоноре прогуляться по берегу озера. Она охотно согласилась. Только по дороге мне стала понятна опрометчивость моего поступка. Будучи очень слабой, девушка после первых же двухсот-трехсот метров повисла на моей руке и с большим трудом, еле передвигая ноги, дошла до берега. Я понял, что дальше идти не стоит, и мы расположились на зеленом бугорке, который с трех сторон омывался водой.
Не помню точно, о чем мы говорили с девушкой, но постепенно разговор коснулся ее здоровья, и она попросила меня: «Извинитесь перед Антоном Алексеевичем за папу. Он поступил нехорошо».
— В чем дело? — спросил я ее.
И она рассказала мне то, о чем предпочел умолчать Константинов после возвращения из Карасей. Оказывается, он приехал туда, когда самого Кацмана не было дома.
Константинов, осмотрев девушку, спросил:
— Неужели вы так любите цветы, что в доме на подоконниках нет свободного места — все занимают они. По состоянию здоровья вы нуждаетесь в свежем воздухе и солнечном свете. У вас же в комнате полумрак.
Не говоря ни слова, Эля с помощью Антона Алексеевича убрала все цветы с подоконников и вынесла их на крыльцо.
Возвратившись и увидев такое пренебрежительное отношение к цветам, являвшимся памятью о недавно умершей жене, Кацман возмутился. Окончательной каплей, которая переполнила чашу терпения, была сцена, которую он увидел, зайдя в комнату: его дочь и врач Константинов пили какую-то прозрачную жидкость из рюмок. По внешнему виду она напоминала водку. Пол-литровая бутылка с такой же жидкостью стояла рядом на столе. Мне трудно сказать, какими словами выразил отец Эли свое негодование. К сожалению, люди в этом возрасте бывают иногда несдержанными. Константинов не стал ни возмущаться, ни оправдываться. Он молча поднялся и, посмотрев на Пантелеймона Соломоновича осуждающим взглядом, ушел из дома, рукой указав перед этим Эле на принесенные ей лекарства. Со слезами на глазах дочь рассказала отцу, как все было.
Антон Алексеевич принес ей в бутылке раствор хлористого кальция — лекарства довольно горького и неприятного на вкус. Так как Элеонора противилась тому, чтобы выпить эту «гадость», Константинов налил немного себе и «за компанию» принял лекарство.
